Его увидели.

Кто-то первый дал сигнал тревоги, кто-то рванулся "делать ноги", но был остановлен… До появления Мельникова они стояли и сидели на лесах группками, а теперь все сошлись, соединились, чтобы ожидаемая кара пришлась на всех вместе и ни на кого в частности…

Генка Шестопал наблюдал за событиями сверху, с пожарной лестницы; он там удобно устроился и оставался незамеченным.

Мельников разглядел всю компанию. Они стояли, разлохмаченные ветром, в распахнутых пальто… Портфели их сложены на лесах.

–  Здравствуйте, - сказал Илья Семенович, испытывая неловкость и скуку от предстоящего объяснения.

–  Здрасьте… - Они старались не смотреть на него.

–  Бастуем, следовательно?

Они молчали.

–  Какие же лозунги?

Сыромятников выступил вперед. Если лидер - он, поздравить этих архаровцев не с чем…

–  Мы, Илья Семенович, знаете за что выступаем? За уважение прав личности!

И многие загудели одобрительно, хотя и посмеиваясь. Сыромятников округлил свои глазки, неплохо умеющие играть в наив. Столь глубокие формулировки удавались ему не часто, и он осмелел.

–  Надо, Илья Семенович, англичаночку призвать к порядку. Грубит.

Поглядел Мельников на длинное обиженное лицо этого верзилы - и не выдержал, рассмеялся.

Костя Батищев перекинулся взглядом с Ритой и отодвинул Сыромятникова.

–  Скажи, Батя, скажи… - зашептали ему.

Костя заговорил, не вынимая рук из косых карманов своей замечательной теплой куртки:

–  Дело вот в чем. Сперва Наталья Сергеевна относилась к нам очень душевно…

–  За это вы сорвали ей урок, - вставил Мельников.

–  Разрешите я скажу свою мысль до конца, - самолюбиво возразил Костя.

–  Прежде всего вернемся в помещение. Я вышел, как видите, без пальто, а у меня радикулит…

Ребята посмотрели на Костю; он покачивал головой; явно ощущал красивый этот парень свою власть и над ними и над этим стареющим продрогшим очкариком…

–  А вы идите греться, Илья Семенович, - позволил Батищев с дружелюбным юмором.
– Не рискуйте, зачем? А мы придем на следующий урок.

–  Демидова, ты комсорг. Почему ж командует Батищев?
– не глядя на Костю, спросил Мельников.

Маленькая Света Демидова ответила честным взором и признанием очевидного:

–  Потому что у меня воля слабее.

–  А еще потому, что комсорг - это рабочая аристократия, - веселым тонким голосом объявил Михейцев.

–  Пошутили - и будет, - невыразительно уговаривал Мельников. И смотрел на свои заляпанные глиной ботинки.

–  А мы не шутим, Илья Семенович, - солидно и дружелюбно возразил Костя.
– Мы довольно серьезно настроены…

–  А если серьезно… тогда получите историческую справку!
– молодеющим от гнева голосом сказал учитель.
– Когда-то русское общество было потрясено тем, что петрашевцев к "высшей мере" приговорили - кружок, где молодой Достоевский был… где всего лишь читали социалиста Фурье, а заодно и знаменитое Письмо Белинского к Гоголю. И за это - гражданский позор на площади… надлом шпаги над головой… потом на эту голову - мешок… и тут должен был следовать расстрел! В последний миг заменили, слава Богу, острогом.

…Или другое: из Орловского каторжного централа просочились мольбы заключенных о помощи: там применялись пытки…

В таких случаях ваши ровесники не являлись в классы. Бастовали. И называли это борьбой за права человеческой личности… Как Сыромятников.

Такая аналогия смутила ребят. Не сокрушила, нет, а именно смутила. До некоторой степени. А Мельникову показалось, что лекция его до абсурда неуместна здесь… что ребятам неловко за него!

–  И что… помогали они? Ихние забастовки?
– трусливо вобрал Сыромятников голову в плечи. Ответа не последовало.

–  Предлагаю "не удлинять плохое", как говорили древние. Не слишком это порядочно - сводить счеты с женщиной, у которой сдали нервы. А?
– Илья Семенович оглядел их всех еще раз и повернулся, чтобы уйти восвояси: аргументы он исчерпал, а если они не сработали, сцена становилась глупой.

Но тут он увидел бегущую сюда Наташу. Ребята насторожились, переглянулись: теперь учителей двое, они будут снимать стружку основательнее, злее… За ворону, за срыв уроков вчера и сегодня, за все…

Наталья Сергеевна была, как и Мельников, без пальто, но не мерзла - от возбуждения. Блестя сухими глазами, она сказала легко, точно выдохнула:

–  Я хочу сказать… Вы простите меня, ребята. Я была неправа!

И - девятый "В" дрогнул: в школе тех лет нечасто слышали такое от учителей, не заведено было. Произошло замешательство.

–  Да что вы, Наталья Сергеевна!
– хором заговорили девочки, светлея и сконфуживаясь.

–  Да что вы… - заворчали себе под нос мальчишки.