Но всё же — она вышла замуж за джедая. Сурового, как все они, но джедая. Так что я не уверен в своей жене. Она выдумала меня снова.

Его мальчик был жестоким в любви. Он почти никого не допускал к себе. А когда допускал — требовал такой же верности и отдачи, на какую был сам способен. И никогда не прощал предательства. Либо свой — либо враг.

А после смерти матери его отвращала любая мысль о привязанности к кому-то. Это была ненависть, чистая и беспримесная, ко всему миру.

— Я переделаю его, учитель, — сказал он ему однажды. — Я его изменю. Я знаю свою силу. И тогда больше никто не будет…

…а в итоге — чуть не умер сам. Стал инвалидом.

И вот тогда его мальчик разуверился в самом себе.

Это волокучее, тянущееся настроение: липкая густая масса тёмного медлительного потока над точкой раскалённой боли внутри — требовало выхода. Убить кого-то пока не получалось. Да он и не развлекался этим. Убивал он всегда холодно. Иногда с отвращением. И только по необходимости.

Не было у него дара лёгкого убийства.

Разговор с сыном не очень-то помог.

И тут он вспомнил: дроиды. Конечно же. Он как раз оставил себе заметку на потом. Когда будет время. Когда его будет слишком много.

Всё равно не заснёт. А снова пускаться в высокоинтеллектуальные разговоры: хватит. Свою норму он исчерпал.

Он поднёс правую руку с комлинком на запястье к маске:

— Технический отдел. Где дроиды, захваченные вместе с повстанцами на Эндоре?

Секунда осмысления информации, а затем знакомый голос ответил:

— Милорд, всего два дроида: класса дроид-секретарь и класса астродроид.

— Верно.

Этот парень часто оставался дежурить в техническом отделении по ночам. Вейдер угадывал в нём ту же страсть, что и у себя в молодости и детстве. И между ними установилось нечто вроде молчаливой приязни.

— Они в отсеке ДО-09, в отключённом состоянии.

— Правильно. Общее техническое состояние?

— Никаких серьёзных повреждений. Полностью готовы к употреблению.

— Перешлите их в мою личную мастерскую, лейтенант. И не включайте.

— Есть, сэр.

Ну что ж. Теперь он займёт руки и голову в привычном для себя смысле.

В своей мастерской он некоторое время рассматривал двух дроидов, лежащих там неподвижными металлическими конструкциями там, куда их вынес конвейер.

«Мастерская» — неверно сказано. Это помещение было оборудовано так, что походило скорей на информационный или программный центр, нежели на примитивные мастерские его детства.

Но у него из детства осталось много терминов. «Мастерская» — термин привычный.

Он подошёл к дроидам. Встал рядом. Провёл перчаткой по корпусу каждого. Осторожно, словно стирая пыль. А потом по очереди включил их.

В пустых и тёмных до того фоторецепторах дроида-секретаря сгустились в глубине световые точки. Через мгновение оба они были залиты жёлтым светом. Светом нестерпимой яркости, который затем стал ещё ярче… и тут дроид закричал.

Вейдер от изумления не реагировал три секунды. Дроид кричал на одной ноте, постепенно переходящей в ультразвук. А в фоторец… в глазах…

— Молчать, — сказал Вейдер негромко. — С ума сдурел, что ли?

Интересно, подумал он про себя капельку отрешённо, и где это так его довели? Что с его микросхемами понаделали, если он так реагирует… А, стоп.

Дроид перестал кричать, но страх в глазах остался.

— Найди в себе программу, согласно которой мой зрительный образ посредством жёстко заданного алгоритма связан с опасностью, — сказал Вейдер.

В глазах дроида появилась осмысленность. Он покопался в себе секунды две и отрапортовал: