Шрифт:
— А ещё она ревнива.
— Не без этого, — в который раз усмехнулся он. — Но и логична тоже. Вы — манипулятор экстра-класса. Вы — очень сильный политик. Сильный человек. Против вас у неё — у нас — нет шансов.
— А против Мотмы?
— Да прежде всего Пад прекрасно видит, что та в меня влюблена.
— О…
— Она мне прямо это сказала.
— А что она сказала ещё? — Палпатин неожиданно ловко подобрал полы своей очередной официальной и пышной одежды и сел в кресло. Приготовился слушать. Усмешка Анакина, который смотрел на него, стала улыбкой.
— А угадайте с трёх раз.
— Я не собираюсь угадывать, — ответил Палпатин. — Я знаю. Твоя жена строит глазки Бейлу. Ты предполагаешься тем, кто запудрит мозги Мотме. С помощью них вы устраните меня, — вкрадчивым голосом сказочника-маньяка поведал он, — а потом…
Анакин расхохотался — взахлёб, откинув голову назад.
— Нет, безусловно, Пад сказала наибанальнейшую вещь, назвав вас непобедимым противником.
— Почему же непобедимым? — серьёзно спросил Палпатин. — Шансы есть. Только не у твоей жены.
— Что мне делать?.. Ладно, я не спрашивал.
— Почему же? — ты спросил… Трудно?
— Да, — ответил он. — Я думаю, она мне этого не простит. Когда узнает, как я её использовал и как я ей лгал.
— Тебя — нет. Того, кого она якобы знает. А вот ученика Сидиуса…
— Она не знает, что я…
— Именно. Ей придётся познакомиться с тобой вновь. И тогда посмотрим, сможет ли она любить тебя — настоящего.
— Что же она любит сейчас? — вопрос был устал и совершенно риторичен. Тот, кто спрашивал, знал ответ.
— То, что хочет любить, — Палпатин пожал плечами. — Скажи прямо: ты сможешь и дальше использовать её неведение? И её тоже?
— Да.
— Хорошо.
— В мире существуют вещи поважнее любви.
— И что же?
— Собственная осуществлённость.
— Без любви?
— Вы держите меня за ребёнка?
— Я держу тебя за влюблённого болвана. Любой влюблённый — болван.
— Благодарю.
— Да не за что, в общем.
— Я…
— Ну?
— Я не знаю, канцлер. Я меняюсь. А она…
— Ты винишь за это себя?
— Иногда…
— Забей, — сказал голос ситха. — Ты ещё будешь винить себя за то, что идёшь вперёд. А не топчешься ради другого существа на месте. Или ты думаешь, что если бы предоставил ей всю полноту информации…
— Нет. Тогда бы она точно захотела вас устранить, канцлер.
— Хм.
— Источник дурного влияния, — он хмуро пожал плечами. — Почему бы не объяснить мои перемены и отсутствие любви… доверия — вами? Но выбрал я сам. Кому лгать. А с кем быть откровенным.
— Кому принадлежать, — небрежно, в пространство, сказал канцлер.
Анакин долго смотрел на него.
— Да, — произнёс он. — Именно так это сформулировано и будет.
— Анакин. Ты принадлежишь себе. А мы оба принадлежим сейчас очень опасной тайне и очень опасной игре. Мы союзники.
— Не только.
— Мм?
— Ситская пара?
— А ты ситх?
— Я ученик ситха! — Анакин расхохотался. — В смысле противостояния миру.
— Да, — кивнул канцлер. — Я понимаю. Садись, — показал он ему на соседнее кресло. — Нам есть о чём поговорить. Вот что, — произнёс он, глядя на ученика, — передай-ка мне для начала подробней твой разговор — с Амидалой.
Супруги
— Анакин, — Пад была ощутимо напряжена. Фигура на фоне окна. В тёмном платье с высоким воротником. Лихорадочный жар в тёмных глазах.
— Да? — отозвался он, стягивая перчатку с живой руки. Наклонился, поцеловал. — Что-то важное?
— Политика, — усмехнулась она, отстраняясь.
— Вечная политика, равная жизни, — сказал он нарочито лёгким тоном. Пад знала этот тон.
— Ты тоже устал.
— Мне нравится словечко «тоже».
— Нет, — она рассмеялась, — я только и делаю, что развлекаюсь на балах.
— В какой-то мере.
— А-на-кин, — теперь в её смехе не было напряжения. — Прекрати. Я устаю от фуршетов гораздо больше, чем…
— Знаю.
— Прекрати улыбаться.
— Трагическое выражение на моём юном лице смотрится гораздо лучше?
— Твоё юное лицо периодически просит кирпича, и ты это знаешь!
— Я каждый день не устаю удивляться глубине твоей любви.
— Глубина — это у теб… тьфу! — она расхохоталась.
— Ты была готова сказать некую интимную подробность? — он приподнял брови. — Ангел, я тебя просто не узнаю.