Паркетом тут, как говорится, и не пахло. В принципе, я ничего не имею против бетона. Это надежный и в общем-то невинный стройматериал. Во всяком случае никаких специфических эмоций он у меня не вызывал. Раньше. Но не сейчас, во время нашего похода к сердцу Хранилища. Эти тускло-серые стены, ледяная геометрия углов и поворотов, вой вентиляции, безжизненный свет, подходящий более для морга, нежели для почтенного государственного учреждения… А железные решетчатые двери с электрозамками, с лязгом и жужжанием уходящие в глубь стен! Бетон, бетон… В тюрьме я не бывал (и надеюсь попасть туда нескоро), по уверен, что обстановка там похожая.

Туннель круто подымался, сворачивал, внезапно шел кругом, спускался ниже и вновь уходил вверх. Лязгали двери. Экзекутор ступал размеренно, с привычным равнодушием завсегдатая. Уинстон как-то сжался и впал в минер. Должно быть, в его закононепослушной душе роем вились воспоминания о кипучей исправительно-трудовой молодости. Обо мне и говорить нечего. Я был сыт по горло экзотикой планеты Большие Глухари и охотно бы воздержался от дальнейшего знакомства с ее достопримечательностями. Но ничего, оттерпимся, и мы люди будем, — как сказал бы экзекутор — любитель поговорок.

Туннель уперся в стальную дверь. Экзекутор набрал код, с натугой провернул массивное металлическое кольцо и отступил в сторону.

— Дальше только вам.

Многотонная стена беззвучно отъехала и, едва я вошел внутрь, плавно стала па место. Еще одно небольшое помещение наподобие тамбура, в углу вход. Дверь отворяется одним рывком — и вот она, цель моего прихода сюда.

Передо мной был Отчет.

Он находился в конторке, старомодном высоком столике, сработанном из цельного дерева, — добротно, по-старому, с затейливой резьбой, пущенной по боковинам. Откинув косую столешницу, я увидел пухлый скоросшиватель весьма непрезентабельного вида, на картонной обложке проставленный чернилами год, других надписей не имелось. Рядом стоял телефон.

Отчеты за прошлые годы помещались в нижних ящиках. Наудачу я раскрыл одну из папок трехлетней давности, ворохнул тонкие папиросные листочки. Первая же попавшаяся мне запись, сделанная плотным бисерным почерком, сообщала:

«В целях дальнейшего повышения качества целлюлозы, начиная с 1 августа т. г., иву, куст боярышника, ольху и лещицу (орешник) считать пихтой. Основание: приказ начальника ЦОГЭ № 907». Подпись. Дата.

Ниже другая запись. «За систематическое невыполнение заданий по снижению потребления подвергнуть экономии следующих товарищей:…» Далее шел список фамилий, аккуратно выведенный обладателем бисерного почерка.

Я швырнул папку на пол и схватил другую. Через полчаса возле конторки валялась целая груда скоросшивателей с чернильными датами на обложках. Я лихорадочно перебирал листки. Разрозненные приказы, распоряжения, директивы, графики, списки постепенно складывались в единую картину. Бюрократический аппарат, завезенный с Земли, рос, как на дрожжах, и требовал одного: бумаги, бумаги, еще бумаги! Маховик раскручивался, жизнь менялась, и все жестче, уверенней становился тон приказов и распоряжений.

Добрались и до науки. Лаконичная запись буднично извещала об отмене с начала третьего квартала… Я тряхнул головой и перечитал еще раз. Нет, ошибки не было. С начала очередного квартала отменялось действие второго закона Ньютона. Дался им всем этот злополучный закон! Перелистнув пару страниц, я понял, что волновался зря. Всемогущий Отчет дал осечку. Действие рождало противодействие, как ни изощрялись творцы этой странной бюрократической летописи. Людям пришлось куда тяжелее… «За злостный саботаж приказа о втором законе» физики поплатились незамедлительно.

Вернувшись к первой папке, я нашел распоряжение об очистке от лесов южных пригородов — места, куда я сел на своем Дредноуте. Где-то рядом должна была быть запись о ликвидации корабля… Но тут раздался резкий телефонный звонок.

Я автоматически снял трубку.

— Кадряну?

— Простите, вам кого?

— Я вот тебе голову отверну, будешь так шутить, — властно пообещали в трубке. — К работе приступил?

— Приступил, — сказал я честно.

— Тогда пиши. Готов? Давай записывай: «В связи с невыполнением графика отлова мышей считать бесполезными для государства и подлежащими…»

Я положил трубку.

Телефон немедленно затрезвонил снова. Серж Кучка (а это был, несомненно, он) рвался к исполнению своих новых служебных обязанностей. Пришлось его разочаровать. Я с наслаждением оборвал шпур, а трубку кинул в дальний угол комнаты.

Теперь предстояло сделать главное. Я достал из кармана коробок, припасенный еще в отеле, и чиркнул спичкой. Спичка зашипела и погасла, прежде чем я успел поднести ее к уголку скоросшивателя.

Стараясь не волноваться, я достал другую спичку, помедлил секунду, собираясь с мыслями, и…