Том 2. Стихотворения 1850-1873
вернуться

Тютчев Федор Иванович
Шрифт:

Лето 1854*

Какое лето, что за лето! Да это просто колдовство — И как, прошу, далось нам это Так ни с того и ни с сего?.. Гляжу тревожными глазами На этот блеск, на этот свет… Не издеваются ль над нами? Откуда нам такой привет?.. Увы, не так ли молодая Улыбка женских уст и глаз, Не восхищая, не прельщая, Под старость лишь смущает нас!..

"Увы, что нашего незнанья…"

Увы, что нашего незнанья* И беспомо́щней и грустней? Кто смеет молвить: до свиданья Чрез бездну двух или трех дней?

На новый 1855 год*

Стоим мы слепо пред Судьбою, Не нам сорвать с нее покров… Я не свое тебе открою, Но бред пророческий духов… Еще нам далеко до цели, Гроза ревет, гроза растет, — И вот — в железной колыбели, В громах родится Новый год… Черты его ужасно-строги, Кровь на руках и на челе… Но не одни войны тревоги Несет он миру на земле! Не просто будет он воитель, Не исполнитель Божьих кар, — Он совершит, как поздний мститель, Давно обдуманный удар… Для битв он послан и расправы, С собой несет он два меча: Один — сражений меч кровавый, Другой — секиру палача. Но для кого?.. Одна ли выя, Народ ли целый обречен?.. Слова неясны роковые, И смутен замогильный сон…

"Теперь тебе не до стихов…"

Теперь тебе не до стихов*, О слово русское, родное! Созрела жатва, жнец готов, Настало время неземное… Ложь воплотилася в булат; Каким-то божьим попущеньем Не целый мир, но целый ад Тебе грозит ниспроверженьем… Все богохульные умы, Все богомерзкие народы Со дна воздвиглись царства тьмы Во имя света и свободы! Тебе они готовят плен, Тебе пророчат посрамленье, — Ты — лучших, будущих времен Глагол, и жизнь, и просвещенье! О, в этом испытанье строгом, В последней, в роковой борьбе, Не измени же ты себе И оправдайся перед Богом…

По случаю приезда австрийского эрцгерцога на похороны императора Николая*

Нет, мера есть долготерпенью, Бесстыдству также мера есть!.. Клянусь его священной тенью, Не все же можно перенесть! И как не грянет отовсюду Один всеобщий вопль тоски: Прочь, прочь австрийского Иуду От гробовой его доски! Прочь с их предательским лобзаньем, И весь апостольский их род Будь заклеймен одним прозваньем: Искариот, Искариот!

"Пламя рдеет, пламя пышет…"

Пламя рдеет, пламя пышет*, Искры брызжут и летят, А на них прохладой дышит Из-за речки темный сад. Сумрак тут, там жар и крики — Я брожу как бы во сне, — Лишь одно я живо чую — Ты со мной и вся во мне. Треск за треском, дым за дымом, Трубы голые торчат, А в покое нерушимом Листья веют и шуршат. Я, дыханьем их обвеян, Страстный говор твой ловлю; Слава Богу, я с тобою, А с тобой мне — как в раю.

"Так в жизни есть мгновения…"

Так, в жизни есть мгновения* —    Их трудно передать, Они самозабвения    Земного благодать. Шумят верхи древесные    Высоко надо мной, И птицы лишь небесные    Беседуют со мной. Все пошлое и ложное    Ушло так далеко, Все мило-невозможное    Так близко и легко. И любо мне, и сладко мне,    И мир в моей груди, Дремотою обвеян я —    О, время, погоди!

"Эти бедные селенья…"

Эти бедные селенья*, Эта скудная природа — Край родной долготерпенья, Край ты Русского народа! Не поймет и не заметит Гордый взор иноплеменный, Что́ сквозит и тайно светит В наготе твоей смиренной. Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь Небесный Исходил, благословляя.

"Вот от моря и до моря…"

Вот от моря и до моря* Нить железная бежит, Много славы, много горя Эта нить порой вестит. И, за ней следя глазами, Путник видит, как порой Птицы вещие садятся Вдоль по нити вестовой. Вот с поляны ворон черный Прилетел и сел на ней, Сел и каркнул, и крылами Замахал он веселей. И кричит он, и ликует, И кружится все над ней: Уж не кровь ли ворон чует Севастопольских вестей?..