Сердце пусто — мозг изнеможен. — Даже вспомнить о ней — вызвать ее, живую, в памяти, как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу.

Страшно — невыносимо. — Писать более не в силах — да и что писать?..

Ф. Тчв

С.-Пет<ербург>. Четверг. 13 августа

О, приезжайте, приезжайте, ради Бога, и чем скорее, тем лучше!* — Благодарю, от души благодарю вас.

Авось либо удастся вам, хоть на несколько минут, приподнять это страшное бремя, этот жгучий камень, который давит и душит меня… Самое невыносимое в моем теперешнем положении есть то, что я с всевозможным напряжением мысли, неотступно, неослабно, все думаю и думаю о ней, и все-таки не могу уловить ее… Простое сумасшествие было бы отраднее…

Но… писать об этом я все-таки не могу, не хочу, — как высказать эдакий ужас!

Но приезжайте, друг мой, Александр Иваныч. Сделайте это доброе христианское дело. — Жду вас к воскресенью. Вы, разумеется, будете жить у меня. Привозите с собою ее последние письма к вам…

Обнимаю милую, родную Марью Александ<ровну> и детей ваших.

Страшно, невыносимо тяжело.

Весь ваш

Ф. Тютчев

Суббота. 15 августа

Что с вами, друг мой Яков Петрович, что ваше здоровье? — О, как мне больно, и за вас и за себя, что вы нездоровы.

Мне с каждым днем хуже. Надо ехать, бежать — и не могу решиться. — Воля убита, все убито.

Знаете ли, что мне пришло в голову в моем тупом отчаянии? — Что, если бы вы мне дали увезти себя за границу — хоть на несколько недель?* Отпуск получить не трудно, а вы бы спасли меня — в буквальном смысле спасли? — Подумайте и отвечайте. — Еще почти неделя до моего отъезда.

Вам от души пред<анный>

Ф. Тютчев

Gen`eve. 8/20 septembre

Merci, ma fille ch'erie… J’ai recu presqu’`a la fois tes deux lettres des premiers jours de ce mois et cette que tu as 'ecrite `a mon sujet `a Mad<ame> P'etroff. — Ma fille… C’est avec des taches de larmes que je voudrais te r'epondre et non pas avec de l’encre. — Il y a, j’ai senti dans tes paroles, dans ton accent, quelque chose de si tendre, de si intimement, de si profond'ement 'emu, que — vois-tu? — j’ai cru entendre comme l’'echo d’une autre voix… d’une voix qui jamais, pendant quatorze ans, ne m’a parl'e sans 'emotion — dont l’accent est toujours encore dans mon oreille et que jamais, jamais je n’entendrai plus…*

Merci, ma fille, merci de m’avoir parl'e de cette voix-l`a…

Ce qui m’a aussi profond'ement touch'e dans ce que tu me dis, c’est la co"incidence de nos pens'ees… Car au moment o`u tu m’'ecrivais que tu attends avec impatience que je te dise que tu pouvais m’^etre bonne `a quelque chose, moi, je me disais dans mon for int'erieur, je l’ai dit m^eme `a Anna, que si quelque chose pouvait me ranimer, me donner au moins une illusion de vie, ce serait de me conserver, de me d'evouer `a toi, ma pauvre enfant ch'erie, — `a toi, si aimante et si seule, — `a toi, si peu raisonnable en apparence et si profond'ement vraie, — `a qui j’ai transmis peut-^etre, par h'eritage, cette terrible facult'e sans nom qui rompt tout 'equilibre dans la vie, cette soif d’affection — que pour toi, ma pauvre enfant, rien n’est venu 'etancher… Ah, oui, si je pouvais — `a d'efaut de mieux et en attendant mieux — ^etre pour quelque chose dans ta vie, te donner le change, au moins, sur le vide, sur le n'eant de ton existence, — eh bien, cela me tirerait peut-^etre aussi de cette torpeur d'esesp'er'ee o`u me voil`a, et qui me prive m^eme de la facult'e de trouver des paroles pour l’exprimer. — En un mot, ce que je voudrais, ma fille, c’est que ce d'ebris de vie, d’^ame et de coeur, qui me reste et qui n’est plus bon `a rien, te soit bon `a quelque chose…

Dieu me garde d’^etre ingrat, mais si quelqu’un pouvait se douter de mon 'etat — torpeur ou torture — mais toujours d'esespoir…

C’est la semaine prochaine que je fais mes d'evotions — ici-m^eme — ici, pas ailleurs. Jusqu’`a pr'esent je me suis senti, comment te dirai-je, — l’^ame trop 'epileptique, pour aborder cette sainte chose — prie p<our> moi…

Dis `a Kitty que je l’embrasse du fond du coeur et la remercie… Je sais, je sens ce qu’il y a de vive sensibilit'e sous sa raison et ce que cette raison lui en co^ute parfois… Que Dieu v<ou>s garde toutes deux et vous tienne compte de votre affection p<our> votre pauvre p`ere. T. T.

Женева. 8/20 сентября

Благодарю, моя милая дочь… Я получил почти одновременно оба твоих письма от начала сего месяца, а также и то, в котором ты писала обо мне госпоже Петровой. — Дочь моя… Я хотел бы написать тебе слезами, а не чернилами. — В твоих словах, в их интонации я ощутил нечто столь нежное, столь искренно, столь глубоко прочувствованное, что — вообразишь ли? — мне почудилось, будто я слышу отзвук… другого голоса, никогда в течение четырнадцати лет не говорившего со мной без душевного волнения, того голоса, что и посейчас еще звучит в моих ушах и которого я никогда, никогда более не услышу…*