H'elas, rien n’autorise `a penser que les faits, que tu signales dans la localit'e de Briansk, soient d’une nature exceptionnelle*. La dissolution est partout. On marche `a l’ab^ime, non par emportement, mais par laisser-aller. — Dans la sph`ere du pouvoir inconscience et manque de conscience `a un degr'e qu’on ne saurait concevoir, `a moins de l’avoir vu. Au dire des hommes les plus comp'etents — gr^ace `a l’absurde n'egociation du dernier emprunt, qui a honteusement 'echou'e, la banqueroute est plus probable que jamais, et deviendra imminente ce jour o`u nous serions appel'es `a donner signe de vie. — Et n'eanmoins, en vue m^eme de cet 'etat de choses, l’arbitraire, continuant, comme par le pass'e, `a se donner toute licence.

Hier, j’ai appris de Melnikoff un d'etail qui est vraiment stup'efiant. Dans le dernier voyage de l’Imp'eratrice il y avait un intervalle de 350 verstes `a lui faire parcourir entre les deux chemins de fer, `a raison de deux cents chevaux `a chaque station qu’il a fallu faire venir de plusieurs centaines de verstes, et les garder pendant des semaines dans un pays, d'enu'e de tout, et o`u il faut tout apporter. — Eh bien, sais-tu, ce que, dans ces conditions-l`a, le parcours de ces 350 v<erstes> `a co^uter `a l’'etat? rien que la bagatelle d’un demi-million de roubles. C’est fabuleux, et, certes, je ne l’aurais jamais un possible, si le chiffre ne m’avait 'et'e attest'e par un homme comme Melnikoff qui le tient du Gouv<erneu>r G<'en'er>al d’Odessa.

C’est le cas de dire avec Hamlet: «Il y a quelque chose de pourri dans le royaume de Danemark»*.

Maintenant, voil`a ce qui se passe en fait de politique ext'erieure. Fuad-pacha est venu `a Livadia, et en est reparti avec le cordon de St-Alexandre*. Que s’est-il pass'e? la Turquie aurait-elle accept'e nos propositions, sign'e notre m'emorandum? rien de tout cela. J’ai lu la d'ep^eche d’Ignatieff qui rend compte au Chancelier de ce qui s’est pass'e… C’est `a rentrer sous terre `a la vue de tout de niaiserie et d’inconsistance… Rien que des phrases, des promesses vagues, pas un engagement de quelque valeur. Le pauvre Горчаков proteste contre le St-Alexandre, cette fois encore on ne tient nul compte de ses avis, on passe outre — sans daigner seulement pressentir l’effet moral qu’une pareille incongruit'e doit n'ecessairement produire sur l’opinion, non seulement de la Russie, mais de tout l’Orient chr'etien — et tout le reste `a l’avenant.

Mille amiti'es `a ton excellent mari.

Обращаюсь теперь к тебе, моя милая Мари, чтобы поблагодарить тебя за письмо, несколько ободрившее и очень заинтересовавшее меня. Что касается моих опасений, которые могли бы быть устранены лишь личным присутствием, — отсылаю тебя к тому, что я только что написал мама, умоляя тебя никогда ничего не скрывать от меня под предлогом оберегания моих нервов, не стоящих того, чтобы о них заботиться, да к тому же ничто бы так не поспособствовало их успокоению и расслаблению, как полная уверенность в том, что я точно осведомлен… Что касается подробностей, которые ты сообщаешь мне относительно происходящего у тебя на глазах, то твое свидетельство представляет для меня такую цену, что я хочу передать эту часть твоего письма Аксакову для его личного сведения*.

Увы, нет никаких оснований считать факты, отмечаемые тобою в Брянском уезде, явлением исключительным*. Разложение повсюду. Мы движемся к пропасти, и не по бесшабашности, а просто по безразличию. — В правительственных сферах бездумие и бессовестность достигли такой степени, какую и вообразить себе нельзя, пока не увидишь собственными глазами. По словам людей наиболее осведомленных — благодаря нелепым операциям с последним займом, постыдным образом провалившимся, банкротство возможно более чем когда-либо и станет неминуемым в тот день, когда мы будем вынуждены пошевелиться. — И тем не менее, даже в виду подобного положения вещей, произвол, как и прежде, дает себе полную волю.

Вчера я узнал от Мельникова подробность, поистине ошеломляющую. Во время последнего путешествия императрицы ей предстояло проехать на лошадях триста пятьдесят верст между двумя железными дорогами, причем на каждый перегон требовалось двести лошадей, которых пришлось пригнать с расстояния в несколько сот верст и содержать в течение недель в местности, где ничего нет и куда надо все подвозить. — Ну так вот, знаешь ли, во что обошлось государству это расстояние в триста пятьдесят верст? в сущую безделицу: полмиллиона рублей! Это баснословно, и, конечно, я никогда не счел бы это правдоподобным, если бы цифра не была названа мне таким человеком, как Мельников, которому сообщил ее одесский генерал-губернатор.

Вот когда можно сказать вместе с Гамлетом: «Что-то прогнило в королевстве Датском»*.

Теперь, вот что происходит в области внешней политики. Фуад-паша приезжал в Ливадию и отбыл оттуда с лентой Святого Александра*. Что же случилось? согласилась ли Турция на наши предложения, подписала ли наш меморандум? ничуть не бывало. Я читал депешу Игнатьева, который дает отчет канцлеру в том, что произошло… Хоть сквозь землю провались от подобной глупости и несостоятельности… Одни фразы, одни неясные обещания, ни одного обязательства, имеющего хоть какую-то ценность. Бедный Горчаков протестует против ленты Святого Александра, и на сей раз снова его мнение не принимается во внимание, с ним не считаются — не находя нужным предусмотреть, какое нравственное впечатление неминуемо произведет подобная несообразность на общественное мнение не только России, но и всего христианского — а соответственно и всего прочего — Востока.

Тысяча самых дружеских приветствий твоему милейшему мужу.

С.-Петербург. 23 августа 1867

«Москва» ваша страшно утруждает наше бедное Главное управление*. Вот уже второе заседание обуревается ею, и все еще не могли прийти ни к какому заключению — отложено до следующего. В самом составе Главн<ого> упр<авления> нет положительной против вас враждебности. Их только огорчает ваша чрезмерная резкость. — Враждебность свыше. — Я, по возвращении сюда, наговорил им самых горьких истин*, а именно, что они, по несостоятельности, делаются орудием партии, не принадлежа к ней, что они лишают себя всякого нравственного авторитета своим хотя и непреднамеренным, но явным лицеприятием — со всем этим они почти что соглашаются. — Но что же делать? Так приказано.