Шрифт:
– Да, представьте себе – живого горностая!.. Когда мне его принесли, я просто глазам своим не поверил!.. Разумеется, я попытался определить, каким же образом он попал в наш магазин… И, осмотрев сумочку, пришел к неоспоримому выводу, что он был принесен к нам в ней… Значит, это ваш зверек?..
Ретт, метнув в Скарлетт презрительный взгляд, более чем любезно, однако, улыбнулся Чермаку.
– О, да, конечно же… Вы и сами не можете представить, какое одолжение для меня сделали!.. Значит, он был в сумке?..
Чермак наклонил голову:
– Да…
– А где же он теперь?.. Указав взглядом на холщовую сумочку, владелец магазина произнес:
– Там же…
И действительно, в сумке после этих слов что-то зашевелилось…
Ретт, ни слова не говоря, вынул из кармана чековую книжку.
– Простите, сэр, я хотел бы…
Чермак изобразил на своем лице легкую досаду.
– Нет, нет, что вы, мистер Батлер… Ведь это – мой долг…
Однако Батлер, выписав Чермаку чек на сто долларов, протянул его со словами:
– Мистер Чермак!.. Этот горностай для меня больше, чем просто зверек. Большое вам спасибо…
Чермак еще несколько раз попытался отказаться от денег, но, наконец, не устояв под напором Ретта, положил чек себе в карман.
– Большое вам спасибо, мистер Чермак, – напутствовал его Ретт.
– Это вам спасибо…
– Заходите в наш магазин. А вы, миссис Батлер, – он кивнул Скарлетт, – не забывайте больше свои вещи где попало…
И мистер Чермак удалился, весьма удивленный тем, что еще находятся какие-то безумцы, которые способны за какого-то негодного облезлого грызуна выложить такие баснословные деньги…
Ретт, вынув зверька из сумки, нежно погладил его и поцеловал в мордочку.
– Хороший ты мой…
Скарлетт бросила на своего мужа косой взгляд – глаза его блестели, как у помешанного.
«О, Боже, – едва не вырвалось из груди Скарлетт, – и вновь этот зверек…»
Да, теперь она прекрасно знала, о чем будет говорить с ней Ретт.
– Ретт, – произнесла она. – Да, я сделала это… Я сделала…
Ретт, нежно глядя на горностая, только тихо приговаривал:
– Хороший… Хороший… Я-то думал, что никогда больше тебя не увижу… Флинт… Хороший…
Скарлетт обратилась к своему мужу более громко – как человек, который хочет, чтобы на него обратили внимание:
– Да, я сделала это… Но сделала для твоей же пользы!..
Однако Ретт никак не прореагировал на это обращение – с Флинтом на руках поднялся по деревянной лестнице и пошел в сторону своего кабинета…
И Скарлетт, с трудом найдя в себе силы подняться в свою комнату, тяжело опустилась на кушетку…
ГЛАВА 7
После того, как мистер Чермак так некстати принес в дом горностая, «этого облезлого хомяка», как упорно называла его Скарлетт, обрадованный Ретт, взяв зверька, надолго заперся с ним в своем кабинете. Скарлетт несколько раз под самыми разными предлогами пыталась пройти туда, чтобы хоть как-то объясниться с мужем, однако тот никак не реагировал на ее попытки.
И ей ничего другого не оставалось, как оставить Батлера в покое…
С того дня в доме переменилась не только атмосфера (она стала тягостной уже давно), но и весь внутренний уклад: Ретт стал игнорировать Скарлетт совершенно откровенно, даже не скрывая этого. Если раньше, за завтраком или обедом он еще иногда разговаривал с ней, пусть даже о ничего не значащих пустяках, то теперь или же, в лучшем случае, угрюмо молчал, уткнувшись в утренний выпуск «Санди таймс», или вообще не выходил к завтраку, словно выжидая, покуда Скарлетт поест в одиночестве…
В свой оклендский офис Ретт почти не наведывался – во всяком случае, как абсолютно точно было известно Скарлетт, с того памятного для них обоих посещения дома владельцем универсама, мистером Чермаком он был там только один или два раза.
Однако на этот раз Батлер даже не счел нужным объясниться на этот счет – Скарлетт же справедливо подумала, что хотя бы в эту сферу она может не вмешиваться…
Все попытки Скарлетт вызвать своего мужа на откровенный разговор словно наталкивались на какую-то невидимую, непреодолимую стену…
Нет, она не могла сказать, что Ретт не видит ее попыток к примирению, не замечает ее многозначительных взглядов; просто тот настолько демонстративно избегал ее, что она спустя некоторое время оставила надежду помириться со своим мужем не только в ближайшее время, но и вообще когда-нибудь помириться… Бывали дни, когда она совсем не видела Ретта, и лишь по каким-нибудь косвенным признакам – по его плащу, висевшему на вешалке, по лаковым штиблетам, стоявшим в прихожей, по неторопливым шагам в кабинете и приглушенному голосу, доносившемуся из-за двери (он по-прежнему беседовал со своим грызуном, как с живым человеком), могла догадываться, что не одна в этом доме, ставшим для нее неожиданно чужим, холодным, зимним – несмотря на то, что июль был в самом разгаре…