— Вам не кажется, майор, что ваша затея с переодеванием причиняет лишь дополнительные неудобства?

— Пожалуй, тут я перегнул, — неохотно признал он, с отвращением поглядывая на собственные рукава. — В нашем случае смена вывески бесполезна — фасад выдает.

«Что-то он чересчур не в духе после всего-то одной прогулки», — заметил я про себя и, сделав пару приятно согревающих глотков, спросил:

— Как-то мрачноваты вы, майор. Почему бы?

— Верно. Не нравится мне все это.

— Что именно?

— Да все, — Уилкинс одним залпом осушил стакан. — Я знаю, вы считаете меня параноиком, но эта паранойя не раз спасала мне жизнь… да и вам, между прочим.

— Да в чем дело? — Я искренне не понимал.

— В том, что вокруг слишком спокойно. Как говаривал мой полковник: не надо бояться врага, надо бояться, когда врага не видать. Дома нам мешали на каждом шагу. Без выдумки, но настойчиво. Я постоянно чувствовал опасность и был, что называется, в тонусе для ее отражения. А сейчас… Мы уже вторые сутки на Денебе — и ничего!

— Не могу сказать, что меня это безумно огорчает. Почему бы не предположить, что враг, даже если и не удалось обмануть его относительно нашего местонахождения, попросту немного отстал?

— Дай-то Бог… — без энтузиазма кивнул Уилкинс и с заметным неудовлетворением посмотрел на уже пустой стакан. — Только вот ощущение опасности у меня никуда не делось, напротив — усилилось… Уж не потому ли нам не мешают, что мы и так делаем то, что кого-то устраивает?

— Знаете, майор, не стану оспаривать точность вашего самодиагноза. Не могу понять только, откуда все эти предчувствия, предвидения — можно подумать, это вы родились на Кертории, а не я.

Майор как-то странно поглядел на меня и вновь опустил глаза.

— Я исхожу из опыта. Вы, наверное, знаете, что это полезная штука. Но мне показалось, что вы имели в виду не только меня?

— Положим.

— А в ней и впрямь есть что-то такое. Керторианское. Тогда, на «Пелиноре», когда вы ушли в рубку, она вдруг ни с того ни с сего заявила, что через полчаса вы покинете корабль и именно через третий шлюз. Так и было, если вомните.

Я кивнул и промолчал, готовый принимать пари на любых условиях, что так просто Уилкинс с этой темы не слезет. Да, это был бы беспроигрышный вариант, разве что подобной прямоты я не ожидал.

— И вообще, герцог, вы можете объяснить мне, почему вы с ней цацкаетесь?

Я не считал острую дискуссию по этому поводу сколь-нибудь полезной, поэтому лишь пожал плечами:

— Почему бы и нет? Сторониться ее только потому, что она женщина? Неужели вы еще больший женоненавистник, чем я?

Уилкинс даже не улыбнулся.

— Может, и да, хотя навряд ли… Проблема, конечно, не в этом. Она непредсказуема и опасна. Мы не знаем, ни как она затесалась в наши дела, ни зачем. Она никогда ничего не рассказывает о себе. И это при том, что про себя люди любят болтать больше всего на свете, вы не замечали?

— Замечал. — Я улыбнулся: мои мысли принимали забавный оборот.

— А даже если что и говорит, то навешивает такую откровенную лапшу, что и уши подставлять обидно. Так кто же эта журналистка: друг, враг, чей-то очередной лазутчик? Мы не имеем ни малейшего представления. Мы вообще ничего не знаем, и это скверно! Я не могу одобрить подобного легкомыслия.

— Правда? — насмешливо переспросил я. — Не очень-то свежая мысль. Помните, покойный капитан Браун тоже сказал как-то: «Всегда хочется знать, с кем имеешь дело». И помните о ком? Майор, а что я знаю о вас?

Что-то со мной частенько стало такое приключаться: пальнешь вроде холостым, а глядишь — и попал куда-то. И, судя по тому, как внезапно пожух Уилкинс, куда-то я безусловно попал… Однако просвещать меня относительно имевшей место цели никто явно не собирался.

— Может, делом наконец займемся? — проворчал в итоге Уилкинс.

Возможно, напоминание, что не я затеял этот разговор, и некоторый нажим оказались бы нелишними, но соответствующего настроя не было — куда больше интересовала и волновала меня перспектива встречи с Бренном…

— И каким образом?

— Элементарно. — Развернувшись вместе со стулом, Уилкинс щелчком пальцев привлек внимание бармена: — Эй, дружище! Поди-ка сюда! И бутылку прихвати.

Готовность, с которой указание было выполнено, говорила о том, что вопрос о нашем присутствии по-прежнему являлся предметом размышлений бармена. Без каких-либо понуканий он налил уже чистого джина в подставленный Уилкинсом стакан и с паршивой улыбочкой спросил:

— Что угодно Большим Парням?

— Присядь-ка! — Уилкинс махнул на стул, на спинке которого сушились наши плащи, и парень осторожно присел на краешек. — Давно здесь работаешь?