Шрифт:
В общем, он ушел. Остались от него ящик да пыльные следы на линолеуме в прихожей. Конечно, никакой высокой науки, никаких там «полостей Малявина» и «конформных отображений» в голове у меня уже не осталось. Я, сами понимаете, изучал копию квитанции и копался в коробке. Все было правильно. Адрес мой, фамилия заказчика — Малявина И. Е., подпись ее же… Но объяснить все это было невозможно.
Полный черновик ЗМЛДКС содержит рукописную правку, но даже с учетом ее еще далек от опубликованного варианта.
Повествование, подаваемое в окончательном варианте сначала от третьего лица («он», «Малянов») и постепенно переходящее к рассказу от первого лица («я»), в рукописи написано от первого лица. Как объясняет БНС в офлайн-интервью, задумка Авторов, появившаяся уже после написания черновика, была такова: «Малянов сначала пытается рассказывать свою историю как бы отстраненно, пытается писать о себе, как о постороннем человеке… потом срывается, переходит на первое лицо… спохватывается, возвращается к третьему, но ненадолго, и потом уж до самого конца, отказавшись от отстраненности, пишет, без затей, от первого лица».
Нет в черновике подзаголовка «Рукопись, обнаруженная при странных обстоятельствах» и, соответственно, нет как бы обрывков повествования, начинающихся и оканчивающихся многоточием и обрывающимися предложениями. Текст идет последовательно, без купюр, поэтому начала и окончания отрывков, убранные Авторами из окончательного текста, в черновике еще присутствуют.
Ниже даны эти информационные убранные переходы:
Может быть, у них в отделе какой-нибудь банкет должен быть? Только чего ради за десять дней все заказывать? Да и не может быть у них никакого банкета, все они сейчас разъехались…
Калям ужасно заорал. Что-то он там учуял в этой коробке. Так. Колбаса краковская… Лосось в собственном поту — это я люблю. Ого! Икра! Ну, ребята… Ага, вот оно что — филе хека…
— Ладно, ладно, не ори на меня, — сказал я Каляму. — Сейчас.
Я быстренько сполоснул кастрюлю, положил в нее филе, залил водой и поставил на газ. Калям неистовствовал.
— Кушать хочет Калямушка бедненький… — бормотал я совершенно машинально, потому что думал, естественно, совершенно о другом. — Рыбочки захотел Калямушка…
Пока мне ясно было только одно: в магазин можно не ходить. Все остальное представлялось как бы в тумане. День рождения? Нет. Годовщина свадьбы? Вроде бы тоже нет. Точно — нет. День рождения Барбоса? Зимой. Ах ты, Иришка-животишка, ну и загадочку мне загадала!
Я переложил продукты в холодильник, поставил туда же водку, а коньяк и красное вино отнес в бар. Пустую коробку я выставил на балкон. Ладно, икру я пока трогать не буду, и этот обалдительный коньяк — тем более. А вот баночку лосося я, пожалуй, сейчас опростаю. Из Калямовой кастрюли потекло, зашипело на огне, завоняло рыбой. Я торопливо выключил газ и сказал Каляму:
— Придется потерпеть. Придется Калямушке еще немножко пострадать, пока остынет.
Я съел банку лосося с лежалой горбушкой и принялся мыть посуду.
<…>
Чистое белье у меня к счастью нашлось, а вот за хлебом и за сахаром пришлось-таки смотаться, а потом она подробно рассказала про Ирку и про Бобку и заодно об Одессе вообще. В восемь часов сели ужинать. Солнце ушло за двенадцатиэтажник, но легче не стало. Отсиживались на кухне, пили чай. Мне пришлось облачиться в джинсы и рубашку, а она сменила свой мини-сарафан на мини-юбочку и мини-кофточку.
<…>
Заодно я рассказал ей, что на Кубе из-под мини-юбки должны быть видны трусики, а если трусики не видны, то это уже не мини-юбки, и у кого трусики не видны, та считается монахиней и старой девой. При всем при том, добавил я, мораль там, как ни странно, очень строгая. Ни-ни! Революция.
— А какие там пьют коктейли? — спросила она.
— Хайбол, — ответил я гордо. — Ром, лимонад и лед.
— Лед, — сказала она мечтательно. — Димочка, я хочу хайбол.
Тут я вспомнил. Я кинулся к холодильнику и с торжеством извлек бутылку ледяного рислинга. [46]
46
Интересно, как это он вспомнил то, чего не было? («Я переложил продукты в холодильник, поставил туда же водку, а коньяк и красное вино отнес в бар».) Или рислинг относится просто к продуктам? Видимо, это перманентное воздействие Гомеопатического Мироздания. — В. Д.
— А? — сказал я.
— О! — отозвалась она.
Я мигом притащил фужеры, и мы выпили за встречу и знакомство. Стало хорошо. Мы поговорили о Монне Лизе, потом о предстоящем солнечном затмении, потом я налил еще по фужеру.
<…>
— Теперь вот что, Дмитрий Алексеевич. Я завтра опять уезжаю, утречком занесу ключ. Не возражаете?
Я только плечами пожал. Он проводил меня до двери и, уже пожимая мне руку, сказал, понизив голос:
— А с этой женщиной вы все-таки поосторожней, Дмитрий Алексеевич. Как говорится, впредь до выяснения… Черт ее знает, что это за женщина…