Шрифт:
— На нас напали, дю Барнстокр, — торопливо поясняет Глебски. — Сядьте пока там, у бара, и не путайтесь под ногами…
Дю Барнстокр отходит к бару, недоумевающе-испуганно бормочет:
— Напали? Вот странно… Ничего не понимаю… Симонэ хватает инспектора за рукав:
— Глебски! — рычит он. — Остался последний шанс, Глебски! Отдайте чемодан! Нам самим не справиться с этими мерзавцами! А с чемоданом он и нам поможет, и сам спасется…
Глебски смотрит ему в лицо с язвительной насмешкой.
— Вот как? Мы собираемся взять в союзники чудовищ из другого мира? Нет, Симонэ, не выйдет! Чемпион, конечно, мерзавец, убийца, фашист, но все-таки он плоть от плоти нашей, мы сами породили и расплодили таких вот Чемпионов, и мы сами должны драться с ними, истреблять их… И хватит об этом!
Гул вертолетных винтов приближается. В окно видно, как черная кургузая машина, слегка покачиваясь, зависает в воздухе шагах в пятидесяти от отеля и начинает медленно опускаться. Снежный вихрь взвивается непроницаемой пеленой и скрывает ее. Затем гул начинает медленно стихать.
Глебски достает пистолет и разбивает оконное стекло.
— Встаньте на колено под подоконником, — говорит он Симонэ, — и держите на прицеле тех, кто выйдет из машины. Я пошел.
С пистолетом в опущенной руке он толкает входную дверь и выходит на крыльцо. Снежная пелена уже опала, вертолет неподвижно стоит прямо перед крыльцом шагах в пятидесяти. Открывается дверца, падает легкий трап, и на снег спускаются трое. Увязая по колено, они направляются к отелю. Впереди — плотный тип в щегольской куртке, опушенной мехом по воротнику, рукавам и бортам, в клетчатой кепочке, в клетчатых же бриджах и крагах, в кожаных коричневых перчатках, с округлой нагловатой физиономией, под носом усики а-ля фюрер, на низкий лоб из-под козырька кепочки свисает светлая челка. По обе стороны от него и на шаг позади двое мрачных громил в одинаковых белых комбинезонах с капюшонами, с короткими автоматами под мышкой.
— Стой, Чемпион! — зычным голосом произносит Глебски. — Ни шагу дальше! [15]
Предводитель с усиками останавливается и, не оборачиваясь, делает знак рукой. Двое телохранителей останавливаются тоже, выжидательно приподняв стволы автоматов.
— В чем дело? — осведомляется предводитель. — Кто вы такой?
— Полицейский инспектор Глебски. И имейте в виду, вы все под прицелом, так что прошу без дурацких шуток.
Холодные глаза предводителя неторопливо оглядывают инспектора, затем взгляд его скользит по фасаду отеля.
15
Ай-яй-яй! Прямо «Судьба барабанщика»… Садится вертолет, из него лезут бандиты с автоматами. Глебски имеет полное право защищаться, как может. А в качестве полицейского он обязан (именно обязан), защищая граждан, подпустить бандитов на двадцать метров, без всякого предупреждения прикончить тремя короткими очередями, а потом изрешетить вертолет. (Пятьдесят шагов, пулемет с винтовочными патронами, там бы никто и не квакнул.) А потом можно еще пару дней покататься на лыжах. — В. Д.
— Понятно, — произносит он. — Боюсь, мой друг Филин попался.
— Да. Филин попался и сидит под замком.
— Бедняга. И он, конечно, все вам разболтал, инспектор…
— Всё как на духу.
— Он всегда был слаб на язык, бедняга Филин… Впрочем, это даже кстати. Как вы понимаете, я прилетел за Вельзевулом.
— Понимаю.
— Прошу передать мне старика Вельзевула, и мы разойдемся полюбовно.
— Не получится.
— Инспектор, мне некогда.
— Чемпион, поворачивай оглобли.
— Инспектор, мы только что пролетали над завалом. Его прокопают не раньше чем через сутки. Но я не хочу рисковать. Вельзевул мне нужен немедленно.
— Пустой разговор, Чемпион.
— Ну, что ж… Пеняйте на себя. — Предводитель повышает голос, он почти кричит: — Всем, кто находится в этой богадельне! Слушайте меня внимательно! Сейчас мы поднимемся в воздух и сделаем полный круг над долиной. Затем мы вернемся Рекомендую всем выйти на снег и ожидать нас, потому что вернувшись, мы прежде всего сбросим на вашу богадельни бочку с напалмом! Полагаю, все меня слышали! Вельзевул прежде всего это касается тебя! Жизнь всех остальных дураков будет на твоей совести!
Предводитель поворачивается и неторопливо идет обратно к вертолету. Глебски стоит и глядит, как они один за другим поднимаются в кабину. Втягивается трап.
— А чтобы вы не подумали, что мы шутим, — кричит из кабины предводитель, — получите аванс!
Бухает выстрел из базуки. Глебски инстинктивно пригибается. Снаряд ударяет в крышу над его головой. Грохот взрыв; горящие обломки и кирпичные осколки разлетаются в стороны. Из вертолета слышится грубый хохот, затем винты начинают вращаться, нарастает гул, вновь поднимается снежна пелена, и вот уже, поднявшись над нею, вертолет косо уходит прочь, скользя невысоко над долиной.
Отряхивая с плеч кирпичную крошку, Глебски возвращается в холл. Симонэ, опираясь на винтовку, поднимается на ноги у окна. Дю Барнстокр сидит возле стойки бара на корточках, прикрывая голову руками. И слышится приглушенный вой Хинкуса: «Выпустите меня! Выпустите! Я не хочу гореть! Откройте!»
— Всех в подвал, — хрипло говорит Глебски. — Дю Барнстокра, женщин, Хинкуса — всех!
— Неужели у этих мерзавцев и напалм есть? — бормочет Симонэ.
— Всё у них есть… — нетерпеливо произносит Глебски. — Вы знаете, где подвал?