— Это не друзья, — сказал Тендер. — Это машины.

— Что такое машины?

И Тендер принялся рассказывать, что такое машины. Мне было очень трудно судить о душевных движениях Малыша. Но если исходить из предположения, что душевные движения его так или иначе преобразовывались в движения телесные, можно было считать, что Малыш сражен. Он метался по кают-компании, как кот Тома Сойера, хлебнувший болеутолителя. Когда Тендер объяснил ему, что мои киберы вообще не являются живыми существами, он вскарабкался на потолок и бессильно повис там, прилипнув к пластику ладонями и ступнями ног. Сообщение о том, что киберы умеют считать, причем гораздо быстрее, точнее, чем мы, скрутило Малыша в колобок, развернуло, выбросило в коридор и через секунду снова швырнуло к нашим ногам, шумно дышащего, с огромными потемневшими глазами, отчаянно гримасничающего. Никогда раньше и никогда после не приходилось мне встречать такого благодарного слушателя. А Тендер говорил и говорил, точными, ясными, предельно простыми фразами, ровным размеренным голосом, даже мне, кибертехнику-профессионалу, было интересно его слушать, и время от времени вставлял интригующие: «Подробнее об этом мы поговорим позже» или «Это на самом деле гораздо сложнее и интереснее, но ведь ты пока еще не знаешь гемостатики…»

Едва Тендер закончил, Малыш вскочил на кресло, обхватил себя длинными своими тощими руками и спросил:

— А можно сделать так, чтобы я говорил, а они слушались? Тут я впервые подал голос:

— Ты уже это делал.

Он бесшумно, как тень, упал на руки на стол передо мной. — Когда?

— Ты прыгал перед ними, размахивал руками, и самый большой из них — его зовут Том — останавливался и спрашивал тебя, какие будут приказания.

— Но я не слышал его вопроса!

— Ты видел его вопрос, но не понял. Помнишь, там мигал красный огонек? Это был вопрос. Он задавал его по-своему.

Малыш перелился на ковер.

— А можно еще? — спросил он тихо-тихо моим голосом. Я посмотрел на Тендера. Тот прикрыл глаза. Я поднялся.

— Можно, — сказал я. — Пойдем.

Он вскочил, метнулся к двери, вернулся, посмотрел каждому из нас в лицо, рот его исказила судорога, взметнулись и снова упали длинные руки.

— Нет, — сказал он вдруг. — Не надо. Не хочу. И никогда.

Я мигнул, и Малыша не стало. Только слабый, совсем прозрачный фантом быстро таял на том месте, где он только что был. Потом в отдалении чмокнула перепонка люка, и воцарилась тишина. Я посмотрел на Тендера, развел руки и сел. Голос Вандерхузе обеспокоенно осведомился по интеркому:

— Что случилось? Куда это он так почесал? Неудача?

— Может быть, я сказал что-нибудь не так? — спросил я.

— Он заметил, что вы перемигивались, — предположил Дик.

— Ну и что же? — спросил я.

— Не знаю… Может быть, он подумал, что мы строим козни…

— Не выдумывайте, ребята, — сказал Тендер. — Мы действительно строим козни, но он об этом не может догадаться. Все идет гораздо лучше, чем я ожидал. Пошли в рубку.

Он встал и направился в угол, где был установлен блок видеофонографов.

— А по-моему, он что-то понял, — упрямо сказал Дик. — Какую-то нечистоту наших намерений уловил…

— Чего же здесь нечистого? — возразил я, — Мы просто знакомимся, а его дело — принять знакомство или не принять…

— Мы не просто знакомимся, — сказал Дик. — Сам Малыш нам не нужен, он для нас — только орудие…

— Ну уж — не нужен, — сказал я. — Во-первых, он все-таки человек…

Дик замотал головой.

— Нет. Если бы он был человеком, мы бы с ним так не обращались…

Подошел Тендер с кассетами в руках.

— Правильно, Дик, — произнес он. — Мы, конечно, не просто знакомимся. Малыш нам нужен не только как наш соплеменник. От него слишком многое зависит. И мы должны сделать все, чтобы он нас полюбил. Пошли.

Он двинулся в рубку, и мы поплелись следом. Дик был неудовлетворен, это видно было по его лицу. У него был какой-то несчастный вид. Я совершенно не понимал — почему. Что это он выдумал: нечистые намерения? Конечно, мы ведем игру. Всякий контакт есть игра. Но это игра, в которой выигрывают обе стороны. Малыш, например, уже явно в выигрыше, мы тоже кое-что узнали, мало, конечно, но кое-что узнали…

В рубке Тендер прежде всего подошел к экранам и внимательно огляделся. Если не считать неоконченной стройки, все вокруг было так, как в первый день нашего прибытия. Ни Малыша, ни чудовищных «усов» над горами видно не было.

— Действительно, удрал, — сказал Тендер весело. — Что ж, подождем. Я, признаться, изрядно устал. Стась, вот вам кассета, передайте все в экстренных импульсах прямо в Центр. А дубль я возьму к себе. — Он огляделся. — Где я тут видел проектор? А, вот он… Дик, смените, пожалуйста, Вандерхузе, сейчас я буду анализировать запись, пусть он заодно посмотрит. Пошлите его ко мне в каюту… Да, Стась! Проглядите заодно радиограммы. Если будет что-нибудь стоящее… только из Центра, с Базы или лично от Горбовского или от Мбоги…

— Вы меня просили напомнить, — сказал я, усаживаясь у рации. — Вам еще надо поговорить с Михаилом Альбертовичем.

— Ах да! — Лицо Тендера стало необыкновенным — оно стало виноватым. — Знаете, Стась, это не совсем законно… Окажите любезность, выдайте запись сразу по двум каналам: не только в Центр, но и на Базу, лично и конфиденциально Сидорову. Под мою ответственность.

— Я и под свою могу, — проворчал я, но он уже был за дверью. Дик тяжело вздохнул.

— Ну что еще? — сказал я, настраивая автоматику. — Опять у тебя предчувствия?