— Ох, — сказал Дик, сморщившись. — Брось ты эти лекции…

— Нет, подожди, — сказал я. — Что значит — хочет, не хочет? Почти все они не хотят сначала. А потом находятся умные люди, которые понимают, что это полезно, что это прогрессивно, что это неизбежно, наконец…

— Да не о них я говорю!

— А о ком?

— О мальчике!

— А мальчик что — не один из них?

— Мальчик — один из нас! Как вы этого понять не можете? А вы его ловите на живца, а потом на него будете ловить эту самую цивилизацию, которая, может быть, гроша ломаного не стоит…

— Подожди, — сказал я, сдерживаясь. — Во-первых, ты что — серьезно считаешь, что Малыш — один из нас?

— А ты не считаешь?

— Конечно, нет! Он даже есть по-нашему не умеет… Что у него вообще наше? В какой-то степени общий облик. Прямохождение. Ну, голосовые связки… Что еще? У него даже мускулатура не наша, а уж это, казалось бы, прямо из ген… Тебя просто сбивает с толку то, что он говорит. Действительно, великолепно говорит… Но и это ведь, в конце концов, не наше! Никакой человек не способен научиться бегло говорить за четыре часа. Тут дело даже не в запасе слов. Надо освоить интонации, фразеологию… Оборотень это, если хочешь знать, а не человек! Мастерская подделка! Подумай только, помнить то, что было с тобой в грудном возрасте, а может быть, как знать, и в утробе матери — разве это человеческое? Ты видел когда-нибудь роботов-андроидов? Не видел, конечно. А вот я видел!

— Ну и что? — мрачно спросил Дик.

— А то, что теоретически идеальный робот-андроид может быть построен только из человека. Это будет сверхмыслитель, это будет сверхсилач, сверхэмоционал, все что угодно «сверх», в том числе и сверхчеловек, но только не человек. И уже сейчас, заметь, это только дело техники. Если бы нашелся на Земле этакий доктор Моро навыворот…

— Ну, ладно, — сказал Дик. — Я тебя понимаю. Я не понимаю только, откуда ты все это видишь в Малыше. Малыш — это просто мальчик, воспитанный существами, которые умеют что-то, чего не умеем мы, и не умеют чего-то, что умеем мы. И вот этого чего-то, что умеем мы, Малышу не хватает. Не умеют они рассуждать о звездном небе, а человек спокон веков о нем рассуждал. Не умеют они думать о пришельцах, а человек о них думал еще тогда, когда и думать-то было не о чем…

— Да чушь ты говоришь, — возмутился я. — Как это можно не думать о звездном небе?

— Вот именно. Как это можно? Каждую ночь оно над головой. Каждую ночь ты его видишь. И тем не менее Малыш ничего о нем не знал. Для него это было ново. Для него весь этот разговор был новый. Голову даю на отсечение, что он впервые в жизни говорил с кем-то о звездном небе!

— Ну, это, положим, ниоткуда не следует…

— А по-моему, следует, — сказал Дик. Мы помолчали, дуясь друг на друга.

— Во всяком случае, — сказал я наконец примирительно, — Малыш — это единственное звено, которое связывает нас с аборигенами. Если мы Малышу не понравимся, контакт сорвется.

— Да, наверное, — вяло сказал Дик. Я был окончательно уязвлен.

— Прикажешь понимать так, что контакт тебе неинтересен? Дик пожал плечами.

— Постольку поскольку, — проговорил он.

— То есть?

— Я считаю, что контакт хорош постольку, поскольку он безвреден.

— Подумаешь — открытие!

— Что ты ко мне пристал? — сказал Дик. — Могу я иметь свое мнение?

— Хоть два, — разрешил я.

— Могу я с недоверием относиться к ксенопсихологии, которая есть и не наука вовсе, а так, собрание сомнительных фактов и несомненно ложных выводов?

— Можешь. Через труп Каспара Тендера, любимца доктора Мбоги.

— Могу я, наконец, с сомнением взирать на действия Каспара Тендера, о котором мне кто-то говорил, что это душа общества, и который на самом деле есть всего лишь ходячая ксенопсихологическая таблица?

— А можешь ли ты задать этот вопрос лично ему?

— Не могу, — сознался Дик. — Среди многих, очень многих вещей, которые я не могу, эта занимает первое место. Но зато я могу в два счета на законном основании выставить посторонних с поста, где я несу ответственную вахту.

— Где эти посторонние? — грозно осведомился я, озираясь по сторонам. — Как инспектирующий кибертехник, я настаиваю, капитан, чтобы посторонние были немедленно удалены, и объявляю вам выговор за попустительство и нарушение инструкции.

— Обращаю ваше внимание, инспектор, что подчиненные вам кибертехники, как и все кибертехники во вселенной, грубы, настырны и не знают приличий. Их представления о целях и назначении контакта являют собой нечто совершенно зоологическое.

Начался треп. Мы совместными усилиями удалили посторонних, обменялись выговорами и затеяли спор, кто главнее: вахтенный или инспектор. В разгар спора Дик вдруг схватил меня за плечо и сказал:

— Смотри, идет.

Я поднялся с пола и взглянул на экран. Малыш возвращался. Он шел по взлетно-посадочной полосе, шел как будто неохотно, медленно, как вчера вечером, когда нес к кораблю охапку сучьев. Голова его была опущена, руки странно переплетены на груди. Сначала непонятно было, направляется ли он к кораблю или проходит мимо, но вскоре он свернул и пошел прямо на нас. И снова у меня появилось ощущение, будто он смотрит прямо в объективы обзорных экранов. Дик торопливо произнес в микрофон интеркома: