Шрифт:
– Спят! А про Коленьку моего хоть кто-нибудь подумал? Да как же! Спят, они, скоты!
Колян громко горланит:
Девочкой своею ты меня назови,А потом обними…Размахивает руками песне в такт и вываливается из коляски.
– Эх, Олюлик, как нас разнесло, а!
Нина Марковна всполошилась за здоровье сына:
– Колю обронили… Геннадий, не видишь? А ну подними! Раскровянится ведь!
– А вон у меня теперь какой бумер… – не унимается Колян. – Двухколбасный, детка… Катацца поедем?
Геннадий с товарищами затаскивают Николая в коляску.
Тот бормочет:
– Новогодний подарок… Всю жизнь буду помнить: нога – налево, рука – направо. И все дела.
Сплевывает:
– Эх ты, дедушка-Мороз… ты подарки нам принес… Пидарас горбатый…
Нина Марковна за свое; грозит кулаком:
– Спят они, сволочи, а Коляна моего сгубили! Да если бы не эта коза, он бы давно Бауманку закончил!
Марья Васильевна как тигрица выскакивает на балкон.
– Пришла, позорище!
Марковна:
– Нарисовалась, паскуда!
Голоса в других окнах:
– Опять инвалиды сцепились, сволочи … И когда это кончится? Житья от них нет!
Марья Васильевна:
– А ну убирайся! Да если б не твой козел, наша Олечка знаешь, где бы уже была? Такая красавица, умница…
Марковна:
– Знаю, где!
Поворачивается задом, наклоняется:
– Вот где! Видела?
Колян тоже обижен:
– Кто козел? Ты повтори, кто козел? За козла ответишь!
Марья Васильевна притаскивает заготовленные мягкие помидоры, начинает швырять в банду.
Марковна гнет свое:
– А дай хоть сто рублей! Компенсацию дай, дорогая!
Кто-то с этажа опускает вниз стеклянную банку на веревке, в ней купюра (лишь бы смолкли и рассосались, поспать дали).
Алкоголики удаляются нестройными рядами.
Колян знай зажигает:
– Девочкой своею ты меня назови… Олюлик, вон теперь какой у меня бумер!
Подпрыгивает в коляске:
– Поедем кататься?
И опять во дворе утренняя тишина. К подъезду подруливает машина Ларисы. Вскоре Лариса погружает безногую подругу на переднее сиденье.
Большой газон в Измайлово (у пролеска перед Серебряно-Виноградным прудом) свеж. Июль блестит на траве, на воде, в дальних деревьях, на Соборе Покрова Пресвятой Богородицы. Ольга – рисует, а Лариса просто под солнцем лежит рядом.
Лариса говорит как бы невзначай:
– Я была у цыганки… Долго мне еще ребенка ждать.
Села.
– Когда у тебя овуляция, Оль?
– Сегодня двенадцатое? Через 5 дней обычно…
– Оля, тебе нужен ребенок. Маленькое счастье в руках. Тогда ты будешь нужной на этом свете хоть кому-нибудь… – Она светло и просто плачет о чем-то своем.
– Ты смеешься. Кто мне его даст?
– Вадим.
– За что же мне такое счастье?
– Я не знаю, как у меня сложится жизнь с ним. А вдруг…
– Что вдруг?
– Не знаю, что вдруг… Это я просто так… А я буду второй мамой. Первой пока я не могу быть. Первой будешь ты.
Она снова вытянулась на газоне, разбросала руки, – и долго-долго смотрит в небо.
– Здорово как! Полегчало! А то душу тянуло и тянуло…
– Какая ты вся стройная… статная… – любуется подругой Ольга. – Швыряешься мужиками налево и направо… Одна не боишься остаться?
– Без мужика не боюсь, – шмыгает носом Лариса; слезы подсыхают – Без ребеночка боюсь. Но мне пока нельзя его…
Сделала паузу.
– Нельзя, понимаешь? Что-то не пускает, что-то говорит: нельзя.
Ребенок так ребенок…
Загородный доме Вадима и Лариса – поздний вечер.
– Пупсик, ты должен это сделать во имя нас. Представь, что мы с ней – одно целое. Постараешься? Вспомни свою базовую функцию. Ты – производитель.
Вадим еще какое-то время переминается с ноги на ноги, потом входит. На кровати – Ольга. Вадим сбрасывает халат, ложится рядом. Первые робкие ласки… Они взаимны.
Ольга шепчет:
– У меня шесть лет не было никого… Никого… Ты можешь представить, что сейчас творится у меня там?
…Их узаконенная оргия длилась часа полтора. Лариса ждала мужа.
– Как будто это и мой ребенок, понимаешь? Когда я училась в седьмом классе у нас родила кошка Груша. Так вот, собачка Муха просто с ума сходила, у нее даже молоко пошло, представляешь? Сядет рядом с Грушей, и смотрит часами, как Груша кормит, облизывает… И сама облизывала, когда Груша ее допускала. Оказывается, материнский инстинкт передается как насморк.