— Скорее всего, так оно и есть, — согласился Морозко.

— Пойдем, что ли глянем, чего тута есть, — предложил Кожемяка.

— Ага, — с готовностью ответил Морозко, подняв повыше чадящий факел.

Перед ними, тускло мерцая в неясном свете факела, возвышалась груда золота.

— Ни фига себе, — с присвистом пробормотал Кожемяка, — да здесь золота столько… даже не знаю сколько. Никогда такого не видел. Ну, Морозко, — Кожемяка легонько стукнул товарища кулаком в бок, да мы теперь с тобой богачи! У князя столько золота нет! Ур — р-р-а! — закричал он в радостном возбуждении, забираясь на гору. Подобрав золотой рогатый шлем, украшенный самоцветами, Кожемяка нацепил его на голову. — Смотри, Морозко, чего тут только нет: монеты и круглые, квадратные, треугольные, и с дырками! — кричал Кожемяка, ковыряясь в золоте, словно свинья в поисках желудей. — А перстней, браслетов, цепей золотых — без меры!

Шлем сорвался с его головы и, жалобно звеня, укатился куда-то в темноту.

— Никита, Никита! Да успокойся ты! — прикрикнул на разошедшегося Кожемяку Морозко. — Сначала осмотреться надо как следует, мало ли что! Все ж таки древний курган. Могли для охраны кого оставить.

— Точно, — согласился Кожемяка, — а золотишко-то никуда от нас не денется! А ты мне зря голову щупал! — подковырнул Кожемяка друга. — Лекарь недоученный! Я же говорил: чую золотишко-то! Мы еще на холм не влезли, а я уже знал!

— Да, действительно, — согласился Морозко. — Но как?

Кожемяка развел руками.

— Если б я знал! С таким-то умением…

— Как же так, — вслух размышлял Морозко, — не умел, и вдруг смог? Только папоротников цвет… Постой! Никита, — окрикнул он Кожемяку, — когда, говоришь, тебя всю ночь нежить гоняла?

Никита открыл рот, но Морозко опередил товарища, ответив на вопрос самостоятельно.

— В ночь на Купалу дело было! Ты-то понятно, со счёту давно сбился, но я-то тоже хорош! Ученик волхва, называется! Однако если ты клады зришь, он еще при тебе должон быть!

— Да кто, он-то?

— Кто-кто, дурья башка — цвет папоротников! А ну, иди сюды! — приказал он Никите. — Чего у тебя из старой одёжи осталось? Лапти? Сымай!

Внимательно осмотрев лапти Кожемяки, Морозко вытащил на белый свет замызганный и растоптанный маленький невзрачный цветочек.

— Вот он, цвет папоротника, — довольно сказал Морозко, подкинув цветочек на ладони. — Его добыть ох как трудно! Повезло тебе: цветок этот все клады откроет, да и не только клады. Вещь, ценнее не придумаешь! Держи, спрячь подальше: украсть его нельзя, а вот потерять — можно! Вот повезло, так повезло! Ты видно, по простоте своей душевной, спать там завалился, где цветок распуститься должен был. А когда вся нежить к тому месту собралась, ты побёг, а на цветок лаптем наступил, он там и застрял. Ты его даже не заметил. Ну, правда бают: дурням везёт — и цветок получил, и от нежити убёг!

— Ты это, — насупился Кожемяка, — Я может и простоват, но не дурень!

— Ты чё, Никита? — рассмеялся Морозко. — Я ж пошутил! Просто оттого, что везёт тебе неимоверно! Кому другому хоть лоб расшиби, а цветок не добыть. А ты добыл! А обиды на меня не держи, это я так подшучиваю по-дружески. Завидую я по-хорошему. А вообще, очень рад за тебя!

— Ладно, забыли! — улыбнулся Никита.

— Пойдем дальше посмотрим, там вроде ступени.

Лестница, вырубленная в камне неведомыми строителями, уводила путников куда-то вверх. Преодолев последнюю ступень, они прошли резную арку, и оказались в небольшой комнате.

— Смотри-ка, — пихнул друга локтём Кожемяка, — вон по стенам какие-то факелы торчат. Может, попробуем зажечь?

— Давай, — согласился Морозко.

Они подожгли несколько факелов, которые на удивление быстро разгорелись. Товарищи с любопытством огляделись. И тут Кожемяка застыл как вкопанный, глядя куда-то за спину Морозки. На возвышении посреди залы стоял роскошный резной трон, вытесанный из костей древнего монстра. На престоле, опираясь на меч, восседала ссохшаяся мумия. Казалось, что древний властелин все еще жив и неотрывно смотрит темными провалами пустых глазниц прямо перед собой на большой сундук, накрытый истлевшей материей. Сундук висел на толстых золотых цепях, вбитых в потолок.

— Дела, — тихо прошептал Кожемяка, словно боялся разбудить мертвого хозяина кургана. — Здоровый был дядька, не нам чета! Череп, что походный войсковой котел. А посмотри-ка, каким мечом махал, — сказал он, поднимаясь к трону. — Да еще к тому ж одной рукой!

Никита осторожно прикоснулся к оружию, легонько провел вдоль лезвия пальцем, стирая многовековую пыль. Меч ответил на прикосновение, отразив сверкающий свет факелов. Кожемяка немного постоял, затем принялся сосредоточенно разгибать мумии пальцы.

— Ты прости меня, мужик, но тебе этот меч ни к чему, — приговаривал он, словно успокаивая мертвеца. — А мне пригодится! К тому, ж в самый раз по рукам, если обеими взять. Да и не гоже такому замечательному мечу вдали от битв и сражений пропадать!

Мумия сопротивлялась: ее пальцы, высохшие до твердости дерева, разгибались с трудом. Хозяин меча словно чувствовал, что его лишают собственности. Наконец, Никита разогнул последний палец и, осторожно прислонив мумию к спинке трона, взял меч в руки. Он отсалютовал мертвецу. Меч, блеснув в неверном свете факелов, с шумом распорол застоявшийся воздух склепа.