Шрифт:
— Ух, ты! — выдохнул Никита. — Тяжеловат немного, но зато как сбалансирован! Не зря бывший хозяин так за него цеплялся, и после смерти отдавать не хотел. Мне бы такой меч в полоне, я б лучшим бойцом там был. Ихние мечи легкие, короткие, дрянь одним словом, а этот…
Никита обернулся к древнему правителю и поклонился ему со словами:
— Спасибо, дяденька, за подарок твой! Век не забуду! А на меня не серчай!
Он выпрямился и обежал глазами трон.
— К такому мечу еще бы и перевязь! У бедра его таскать несподручно: по земле волочится будет.
Перевязь из толстой кожи нашлась на подлокотнике. Кожемяка с удовольствием ощупал кожу, не тронутую временем.
— Отлично! — оценил он работу. — Если б не знал, что она тут тьму веков провисела, сказал бы, что это наша с отцом выделка.
Затем он подогнал лямки по размеру и надел перевязь на спину. Никита не удержался и взмахнул мечом еще раз, словно рубанул неведомого противника.
— Хорош! — сказал он, пытаясь засунуть меч в ножны. Но меч был настолько длинным, что закинуть его за спину Кожемяка не мог. Он корячился и так, и эдак, но руки были коротковаты для такого меча.
— Стой, Никита, не мучайся! — остановил друга Морозко. — Давай я помогу! А потом разберёшься, как его сподручнее из ножен вытаскивать.
Он взял из рук Кожемяки меч и принялся вкладывать его в ножны перевязи. Меч заскочил в них, словно был смазан маслом. Морозко даже не успел убрать руку. Острое лезвие распороло ладонь до самой кости. Во все стороны брызнуло ярко-красным, щедро окропив все вокруг. Никто из парней не заметил, что кровь, оросившая мертвеца, мгновенно впиталась в его сухую морщинистую кожу.
— У, Ящер! — сквозь зубы ругнулся Морозко, зажимая здоровой рукой рану. — Надо ж так умудриться! Никита, дай чего-нибудь руку перетянуть, — попросил он товарища.
— Щас, потерпи чуток!
Кожемяка огляделся и, не придумав ничего лучшего, кинулся к ветхой материи, закрывающей висевший на цепях сундук. Старая тряпка от одного прикосновения рассыпалась прахом, и неожиданная вспышка ослепила друзей. Как только зрение восстановилось, оба, щурясь и прикрывая глаза руками, подошли к сундуку, источающему яркий свет. Сундук оказался чудесной прозрачной домовиной. Внутри гроба на белоснежных атласных подушках лежала девушка. Время и тлен не коснулись её. Ошеломлённые парни в молчании стояли и смотрели на вечный сон красавицы.
— Она прекрасна! — прошептал Морозко. — А я всегда считал эту легенду вымыслом…
— Морозко, да ты погляди — живая ведь она, только спит! — затараторил Кожемяка, пораженный красотой девушки. — Сейчас я эту домовину ледяную враз своим мечом расколочу! Как можно такую красоту в подземелье гноить!
— Успокойся, Никита! — остановил разгорячившегося друга Морозко. — Она только кажется живой, но сон её вечен! Гроб не ледяной — он из горного хрусталя. Сорок самых могучих волхвов и чудотворцев трудились над ним! Я чувствую в сей домовине силу древнюю и великую, призванную оберегать бесценное содержимое. Такой гроб ты никаким мечом не расколотишь! Так гласит легенда.
— Морозко, за что её так, а? — с жалостью в голосе спросил Никита. — Неужто такая красавица была женой этого? — он ткнул пальцем в сторону трона. — И после смерти мужа её вместе с ним похоронили? Почему же она до сих пор как живая?
— Знаю я, Никита, эту историю. Дед её мне в детстве рассказывал. Только не верил я в неё никогда, выдумкой считал. А оно вона как обернулось. Сперва давай местечко найдем, где заночевать, — предложил он.
— В большой зале, наверное, — согласился Никита, — там костёр развести можно. А здесь грех перед такой красотой дымом чадить.
— Там и расскажу. Только помоги мне рану перетянуть, — попросил Морозко, доставая из заплечного мешка чистую тряпицу.
Никита быстро наложил повязку, и они с неохотой оставили прекрасную незнакомку, спящую вечным сном, наедине с мрачным обитателем древнего кургана. Войдя в большую залу, Никита вдруг спросил:
— Морозко, а не лучше нам будет на улице заночевать? А то здесь как-то неуютно вместе с покойниками!
— Ты чего испугался? Как меч у мертвеца отнять, так это запросто! Да здесь нам безопаснее всего! Кто в навь ушел, тому уж возврата нет. Тех, кто от Ящера возвращался, по пальцам пересчитать можно, да и то все герои древние. К тому же здесь всё таким колдовством пропитано, что лешие и упыри за версту подойти спужаются.
— Да я не боюсь, — начал отнекиваться Кожемяка. — Только как-то не по себе. Может, все-таки на верху переночуем? Там воздух свежий!
— Ладно тебе, Никита. Иди лучше дров для костра собери, вон сколько сухих корней. И тащи в тот угол за кучу золота. Да-да, где сундуки и скрыни. А я пойду, место для ночлега приготовлю.
Обогнув золото, парень наткнулся на сложенные стопой книги. Он выдернул одну, раскрыл наугад, но прочесть не смог. Книга была написана на непонятном языке. Возможно, это древние веды или что еще. Силивёрст научил Морозку читать черты и резы, северные руны, греческое письмо, кириллицу, но большему научить не успел. А от этих книг так и несёт древней магией. Аккуратно положив книгу на место, Морозко подошел к ближайшему сундуку и откинул тяжелую крышку. Сундук доверху был наполнен отборным жемчугом. В следующем сундуке оказалась одежда, несколько попорченная плесенью, но до сих пор выглядевшая нарядной и богатой. Третий сундук был набит сапогами, в четвертом — кафтаны, расшитые бисером. Устав открывать тяжелые сундуки, Морозко плюнул на это дело. Вдоль стены грудами лежали доспехи, поеденные ржавчиной. Кольчуги, мечи, щиты и шлемы, копья и дротики — всей этой кучи оружия, что терялась в темноте, хватило бы не на одно войско. Вскоре возвратился Никита с полной охапкой сухих корней. Морозко достал из мешка огниво, и через мгновение сумрак пещеры развеял живой и теплый свет костра. Никита, отлучившись от костра на несколько минут, вернулся в новых штанах и сапогах.