— Что же ты замолчал, провидец?— проскрипела колдунья.— Что ты видишь?

— Молши!— Нищий взмахнул руками.— Ты мне мешаешь!

Она умолкла впервые, быть может, за долгие годы, если не века, удивившись чему-то.

— Я вижу мрах!— среди гробовой тишины возвестил киммериец и опять замолчал.

Тьма не была однородной. Она словно наплывала волнами, колеблясь полупрозрачным дымком на легком ветру и все-таки оставаясь первозданной чернотой вечной ночи. Накатываясь и отступая, волны тьмы словно омывали Нечто, уже появившееся в самом центре непроглядного пятна.

— Я вижу шилуэт прехрашной женщины, но еще не ражлишаю шерт ее,— возвестил киммериец хриплым голосом, словно пребывал в невероятном напряжении.

Ничего на этот раз не ответила Рогаза, лишь невольно подалась вперед, и уродливые руки ее сжали узловатыми пальцами страшный посох, невольно выдав волнение ведьмы.

И тогда Конан увидел ее…

Ее нагое тело было, пожалуй, даже неестественно прекрасно. Как ни странно, она не обладала умопомрачительными формами Мелии, но она была тем образцом красоты, что раз в тысячелетие создают боги, словно говоря: смотри, каким ты должен стать, Человек!

Киммериец еще выше поднял голову, так, что стала видна нижняя часть его лица.

— Ты можешь хажнить меня, но мне не выражить шловами, хах ты прехрашна!— прошамкал он восторженно.

— Да будет так!— воскликнула Рогаза и зашлась в приступе безумного хохота.— Я вижу в том знамение Затха!— Насмеявшись, колдунья вперила пронзительный взгляд в застывшую фигурку калеки.— Скажи мне, человек,— обратилась она вновь к Конану,— как давно ты лишился ног?

— Мои ноги и шейшаш при мне,— тяжко вздохнул киммериец, вкладывая в голос всю неизбывную тоску, на какую только был способен,— но не шлушают они меня!

— Молчи!— властно воскликнула она, вытянув к нему руку, и закрыла глаза.

— Да, я вижу…— медленно начала колдунья и вдруг вздрогнула.— Но ведь ты здоров! Я вижу, что ноги твои затекли, но это и неудивительно, однако ходить ты будешь! Поднимите его.— Ведьма махнула рукой своим воинам, и двое из них тут же бросились выполнять приказ своей владычицы.

Они подхватили киммерийца под мышки и подняли. Он так и повис у них на руках.

— Срежьте же с него этот мешок, олухи! — приказала она.

Еще двое подбежали к ним и быстрыми и точными движениями кинжалов срезали с ног киммерийца кожаную оболочку. Ноги его тотчас повисли безвольными плетьми, и, если бы его сейчас отпустили, он бы мешком повалился на землю. Конан почувствовал, как мириады острейших игл впились в ноги, кровь побежала по жилам, накатываясь горячими волнами. Он понял, что скоро сможет стоять, и старался понемногу распрямлять ноги, но так, чтобы движения эти были неявными, а потому естественными.

Он намертво вцепился в шеи воинов, поддерживавших его. Толпа благоговейно замерла, ожидая, чем закончится чудесное выздоровление. Хотя люди обессилели и отупели за последние дни, но сегодняшнее необыкновенное событие, когда им предстояло стать свидетелями настоящего чуда, на время вернуло их к нормальному состоянию.

— Чего бы ты хотел,— вдруг проскрипела Рогаза, обращаясь к киммерийцу,— когда способность ходить вернется к тебе? Проси!

Конан обвел взглядом благоговейно взиравшую на него толпу. Совсем рядом, в десятке шагов перед ним, заканчивался строй пленников, которым, быть может, всего через несколько мгновений предстояло расстаться с жизнями во славу Затха. Он поднял голову и перевел взгляд на пирамиду. Вот на шестой по счету площадке пирамиды, открывшейся сегодня, в немом отчаянии застыла «Мелия», а на ступень ниже… Милла! Конан обмер — этого он никак не ожидал. Замок, горожане, стража, жрецы… Чего он мог попросить? Только одного — свободы для двух молодых женщин и полутора сотен мужчин, наперед, правда, зная, что просьба его совершенно бессмысленна.

— Ошвободи пленных, храшавитша! — все-таки прошамкал он.

— Что?! — прошипела колдунья.

На миг Рогаза даже опешила, не говоря уж о заволновавшейся в ожидании чего-то страшного толпе и выстроившейся на возвышении жреческой братии, которая изумленно таращилась на убогого нищего, осмелившегося просить, нет, требовать у их владычицы помиловать осквернителей!

— Да кто ты такой?! — пронзительно завизжала она.

Внезапно калека опустился на ноги, ухватил покрепче стражников, на загривки которых только что опирался, и, двинув их друг о друга лбами, толкнул вперед, так что незадачливые вояки полетели в пыль, да так и остались лежать без движения. Нищий же одним быстрым движением сбросил с себя жреческое одеяние и вдруг предстал перед толпой полуголым красавцем-варваром с огромной секирой в руках.

— Ко-она-ан! — истошно закричала Милла и, упав на колени, залилась слезами.

Те двое, что освобождали киммерийца из мешка, бросились на него, на бегу выхватывая короткие, широкие мечи, но секира, крутанувшись над головой варвара, пропела короткую боевую песнь, и два обезглавленных трупа повалились к его ногам. Стража рванулась вперед, но Рогаза жестом остановила их.

— А ты мне нравишься, варвар,— проскрипела ведьма, подойдя на пару шагов ближе, чтобы лучше рассмотреть его.— Не побоялся прийти сюда… Один…— Она окинула его одобрительным взглядом.— Оставайся со мной, и ты достигнешь высот, которые тебе и не снились!