— Я имел в виду не грабителей, а настоящих фашистов.

— Таковых мы не нашли, дуче, — произнес Радль и подумал: «А ведь Муссолини выглядит старым и усталым человеком».

Подошло время отправляться в путь. Было три часа пополудни. Дуче пришлось взять себя в руки и успокоиться. Десантники и эсэсовцы тоже покидали гостиницу, но более простым путем — по четыре человека на фуникулере каждый раз в сопровождении итальянского солдата, служившего заложником. Последний из спустившихся эсэсовцев вывел из строя аппаратуру включения фуникулера.

Проехать двести километров по незнакомой территории на автомашине было для Муссолини слишком рискованно. Оставалось воспользоваться «шторьхом» Герлаха, налетавшего 17 000 часов, хотя и это было небезопасно.

За несколько минут до этого из долины поступили тревожные сведения. Как и было обусловлено, второй «шторьх» должен был сесть у нижней станции фуникулера. И вот теперь его пилот сообщил по радио, что у него повреждено колесо шасси. Таким образом, отправить оттуда Скорцени в Пратика-ди-Маре было невозможно, а оттуда они вместе с дуче должны были лететь на аэродром Асперн в Вену.

К ужасу Герлаха Скорцени принял решение лететь вместе с дуче на его самолете. Но ведь «шторьх» был двухместным. Как же в нем могли разместиться пилот, пассажир и громадина Скорцени? Герлах возражал категорически. Гигант австриец нашел убедительную аргументацию:

— Вы будете в воздухе одни. И лететь предстоит довольно долго. А вдруг вас убьют? Тогда дуче останется одинешенек. Если же он погибнет, я не выполню приказания фюрера. И мне останется только одно: приставить пистолет к виску.

Карабинеры и десантники расчистили Герлаху примитивную взлетную полосу длиною около семидесяти метров, убрав большие валуны и камни. Небо над Монте-Корно было осенним. Взлетать приходилось не против ветра, а по ветру, дав двигателю полные обороты. Если повезет, «шторьх» оторвется от земли в последний момент.

Имея же Скорцени на борту, шансов взлететь почти не было. И Герлах еще раз попытался ему это объяснить.

Но Скорцени настаивал на своем. Гитлер никогда не простит ему такой конец операции. Что бы ни случилось с дуче, он должен быть рядом, В конце концов Герлах сдался:

— Хорошо, полетим с Божьей помощью, но если что-то случится при взлете, то ответственность-то ляжет на меня.

Скорцени забрался в кабину самолета и ухитрился разместиться за креслом пассажира, сложившись вдвое. Муссолини, одетый в потертый голубой плащ, с мягкой шляпой на голове, последовал за ним. Двигатели «шторьха» взревели, заглушая крики «Хайль».

— Держитесь за стойки! — предупредил Герлах своих пассажиров.

Когда самолет тронулся, десантники отдали римский салют.

Взяв под свою охрану чемоданы дуче, которые он должен был лично доставить в Рокка-делле-Камина-те, Карл Радль наблюдал за взлетом.

Набрав скорость двести километров в час, Герлах попытался поднять машину в воздух на самом краю «взлетной полосы». Неожиданно правое колесо зацепилось за скалу, тогда как левое повисло над бездной. В следующее мгновение «шторьх» полетел вниз, подобно лифту, потерявшему управление.

Скорцени громко вскрикнул, Муссолини же молчал. Герлах добавил газу, чтобы увеличить скорость самолета, и попытался его выровнять. Метрах в сорока над домами и виноградниками самолет попал во встречный поток воздуха и прекратил падение. Герлах взял курс на Рим. Неожиданно, к удивлению Скорцени, Муссолини стал комментировать полет, подобно экскурсоводу.

— Под нами Аквила, где я выступал перед большой толпой двадцать лет тому назад…

В 5.30 вечера колеса самолета коснулись посадочной полосы аэродрома Пратика-ди-Маре, сев на две точки. Горючее было на исходе.

Пожимая руку Герлаха, Муссолини произнес по-немецки:

— Благодарю вас за мою спасенную жизнь.

Если бы не поломка ее автомашины, она вряд ли услышали бы это выступление.

Было 9.30 вечера 18 сентября. В высоком ангаре аэропорта неподалеку от Бергамо, северо-восточнее Милана, немецкие механики занимались ремонтом автомашины Петаччи. Более месяца тому назад все они — профессор, его жена, Кларетта и Мириам — были помещены по приказу правительства Бадолио в крохотную и мрачную камеру тюрьмы Новара. Но как только немцы установили контроль над Италией, брат Кларетты, тридцатитрехлетний Марселло, ставший лейтенантом флота, позаботился об их освобождении. И они находились на пути к его дому в Мерано в Адиджской долине, когда автомашина внезапно сломалась, и их немецкий эскорт доставил всех на этот аэродром.

Мириам не обратила внимания на слова диктора, но услышанный сразу же после этого голос заставил ее вздрогнуть. Это был мужской голос — безжизненный и сухой:

— Чернорубашечники, мужчины и женщины Италии. После долгого молчания вы снова слышите мой голос, который, как я надеюсь, узнаете…

Приглушенно вскрикнув, Кларетта выбежала из ангара и побежала в комнату отдыха, где находился радиоприемник. Там она упала перед ним на колени, обхватив приемник обеими руками, словно ребенка. Говорила радиостанция Мюнхена. Муссолини обратился ко всем итальянцам с призывом вновь объединиться в рядах республиканской фашистской партии под его предводительством. И тут стены комнаты поплыли перед ее глазами.