Резкий звонок телефона раздался в тишине виллы Торлония. Бенито Муссолини уже встал и находился в библиотеке. Нехотя он взял трубку. Удивленный Бруно, уткнувшийся в книгу, недоумевал, кто бы это мог быть в такую рань.

Выслушав сообщение, Муссолини улыбнулся и произнес хриплым голосом:

— Наконец-то его нет. Этот упрямый старик мертв.

Джалеаццо Чиано снял трубку телефона, стоявшего около его кровати. Судя по голосу, Муссолини, звонивший из Рима, был не в духе.

— Действуй без промедления. Надо добиться военного соглашения. Что произойдет, не важно.

Чиано беспокоило сумасбродное поведение дуче. На ночном столике номера лучшей гостиницы Милана, где остановился Чиано, часы показывали полночь. Время самое неподходящее для принятия решения, которое может перевернуть Европу.

Джалеаццо, облачившись в свою любимую шелковую пижаму, только что собирался ложиться спать, с удовольствием вспоминая банкет в гостинице «Континенталь», данный в честь Иоахима фон Риббентропа.

Серые глаза его немецкого коллеги были «доброжелательно-холодными», да и весь вечер прошел спокойно. Консоме, форель с озера Комо, жаркое с чесноком, клубника, вежливый обмен мнениями, щелканье каблуками, звон бокалов с шампанским, тосты. Но от разговора о военном союзе Чиано был далек, зная, что волновало Муссолини.

За шестнадцать дней до этого, 20 апреля, дуче вместе с Чиано выслушали сообщение посла в Германии Бернардо Аттолико о «надвигающейся угрозе» выступления немцев против Польши. На встречу с Риббентропом в Милан Чиано ехал, имея распоряжение Муссолини дать понять союзникам, что Италия будет готова к войне не ранее чем через три года. Риббентроп успокоил его, сказав, что Гитлер ничего не планирует по крайней мере пять лет.

И вот во взглядах Муссолини происходит резкая перемена — требование добиться военного союза с немцами.

Уставившись в потолок, Чиано пытался разгадать загадку. Разве дуче столь быстро забыл собственное унижение 15 марта, когда Гитлер вопреки решениям в Мюнхене вторгся на территорию Чехословакии? Муссолини тогда запретил публиковать эти новости в прессе.

— Итальянцы будут надо мной смеяться, — с горечью констатировал он в тот день. — Всякий раз, когда Гитлер оккупирует какую-либо страну, он просто сообщает мне об этом.

Чиано знал горькую истину, о которой никто не помышлял и думать: Гитлер и не собирался ставить дуче в известность о своем «тотальном решении вопроса» с Чехословакией. Итальянский генеральный консул Джузеппе Ренцетти случайно узнал об этом за ужином у Геринга и настоял, чтобы о намеченных действиях было сообщено Муссолини.

— Даже камни станут против союза с немцами, — вынужден он был признаться.

Именно Чиано предложил ему выход из положения, чтобы сохранить свое лицо в глазах народа: неспровоцированное вторжение в горное королевство Албанию. За несколько часов в Страстную пятницу 1939 года четыре итальянские колонны оккупировали эту небольшую территорию почти без единого выстрела, что обеспечило Италии свободу коммуникаций в Адриатике на случай войны. Вначале, правда, Муссолини колебался, зная, что король будет против таких действий.

— К чему захватывать еще четыре скалы? — недовольно произнес король. Затем добавил: — Между прочим, я слышал, что в определенных кругах Германии вас называют «гауляйтером Италии».

— Если бы Гитлеру пришлось иметь дело с бесхарактерным королем, он никогда бы не смог присоединить Австрию и Чехословакию, — отрезал Муссолини, имея в виду Албанию.

— Вообще-то будет достаточно одного манифеста, — заявил он позже, кипя от ярости, — чтобы ликвидировать у нас монархию.

Как обычно, циничный молодой министр иностранных дел посчитал, что правильно истолковал инструкции шефа. Отправляясь на встречу с Риббентропом, он небрежно сказал журналистам:

— Мы не намерены класть свои животы за Польшу.

Надо же было случиться такому, что буквально через девять часов дуче велел ему провести пресс-конференцию и объявить о предстоящем военном союзе с Германией.

Идея о военном пакте не была новой, но даже Чиано, который старался сблизить обоих диктаторов, не был к этому полностью готов. Германия находилась непосредственно в самом сердце Европы, и эту реальность Италия не могла игнорировать, однако далее политического сотрудничества Чиано не пошел бы. Во время турне Гитлера по Италии он старался изо всех своих сил повлиять на тактику Муссолини.

Итальянский посол Аттолико, убежденный пацифист, ненавидевший Гитлера, предложил, однако, установить такой союз, полагая, что договор неминуемо улучшил бы положение Германии. Начальник управления внешних связей граф Леонардо Витетти, возражая против этого, аргументировал:

— Такой договор будет явной предпосылкой установления между нами моральной связи, чего мы не желаем.

Но Муссолини не видел этой опасности, заявляя:

— Сейчас Германия не может принимать решений, противоречащих нашим интересам.