Прежде чем войти в кабинет дуче, Чиано посоветовал каждому из вызванных на совещание:

— Удваивайте данные, которые вам дали в ваших управлениях и ведомствах.

Это была мастерская тактика увертки. Уже после полудня Чиано позвонил послу Аттолико в Берлин и зачитал ему список, который «свалил бы с ног и быка, если бы тот мог его сам прочитать». Для ведения войны только в течение двенадцати месяцев Италии потребуются: семь миллионов тонн нефти, шесть миллионов тонн угля, два миллиона тонн стали и миллион тонн лесоматериалов, не говоря уже о меди, каучуке и другом сырье, а также 150 зенитных батарей для прикрытия индустриальных городов. Посол еще больше усугубил этот вопрос.

Когда Риббентроп спросил его, к какому времени это все понадобится, он ответил, следуя осенившей его идее:

— Да сразу же, еще до начала боевых действий.

В связи с требованием поставки почти семнадцати миллионов тонн различных материалов, для чего было необходимо задействовать семнадцать тысяч товарных вагонов и платформ в течение всего года, Гитлер был вынужден отказаться от помощи своего союзника. Не в силах выполнить требования дуче, он попросил его усилить военные демонстрации и пропаганду деятельности «оси».

А Муссолини обуял стыд унижения: ведь он показал слабину, «недостойную личности исторической величины». Выступая и в дальнейшем против войны, он вновь предлагал свое посредничество, надеясь на повторение мюнхенского триумфа. В то же время те, кто ополчался против Германии, сталкивались с его глубоким возмущением. Первым это почувствовал Дино Гранди.

Гранди, отозванный из Лондона по требованию Гитлера, был назначен министром юстиции. Будучи послом, он неоднократно ссорился с Риббентропом, а на совещании кабинета министров 1 сентября заявил: «Декларации Италии, что она не является воюющей стороной, недостаточно». Он считал, что Италия должна не только заявить о нейтралитете, но и официально денонсировать «стальной пакт».

Дуче в ярости оборвал его и закрыл совещание. В тот же день он передал ему через Чиано:

— Вы должны помнить, что являетесь теперь министром юстиции и стоите в стороне от вопросов внешней политики.

Чиано открыто добавил со своей стороны:

— Муссолини недоволен вашим утренним выступлением.

В эти дни Муссолини занимали собственные проблемы, связанные с его былым величием. И он решил быть вместе с Гитлером, несмотря ни на что, о чем сообщил Чиано. Получив телеграмму дуче, Чиано пришел в ужас.

— Это конец, — поделился он со своим помощником графом Леонардо Витетти.

Но тот считал, что не все еще потеряно.

— Пойдем пообедаем, — предложил он. — В конце концов, сначала надо ее зашифровать.

Пообедав, оба возвратились в кабинет Чиано. Во время его отсутствия Муссолини дважды звонил из дворца Венеция: «Как обстоят дела с посланием фюреру?» Чиано ответил, что оно передано в шифровальный отдел.

— Тогда и не посылай его, — распорядился дуче слегка застенчиво.

Через несколько недель под надуманным предлогом использования в личных целях одного из сотрудников милиции для тренировки своей собаки дуче сместил настроенного пронемецки секретаря фашистской партии Ачилла Старасе.

В этот период времени не только простые римляне, но и дипломаты не видели и не встречались с дуче. Будучи не в состоянии сформулировать свою твердую политическую линию, он оставался за закрытыми дверями. Посланнику Папы, желавшему выяснить истинные намерения Муссолини, было рекомендовано встретиться с министром иностранных дел. Новый французский посол в Риме Андре-Франсуа Понсе считал, что дуче действовал в интересах Берлина. На одной из их встреч бесцеремонный француз охарактеризовал фюрера как «сына Жанны д'Арк и Чарли Чаплина».

Осень перешла в зиму, опавшие листья покрыли дорожки виллы Боргезе. По-прежнему рано утром и поздно вечером в окнах дворца Венеция горел свет, но стеклянные двери, выходящие на балкон, оставались плотно закрытыми.

Король Виктор-Эммануил отдыхал в своем рыбачьем домике в Сант-Анна-ди-Валдиери, в ста двадцати километрах от Турина.

В полотняном костюме, спортивной рубашке и мягкой коричневой шляпе он выглядел как обычный сельский житель, далекий от политики. После окончания сезона он намеревался перебраться на свою ферму в Сан-Россоре, чтобы только быть вдали от беспорядков, воцарившихся в Европе.

Когда его невестка, принцесса Мария-Джозе, пригласила было свою мать, королеву Бельгии Елизавету, погостить в Квиринале, король пустился на хитрость.

— У меня сейчас сильный кашель, что может продлиться месяца три, — сказал он королеве по телефону, — так что нам лучше теперь не встречаться.

С американским послом Уильямом Филипсом, который приехал в Сант-Анну, он обошелся не лучшим образом. В ответ на просьбу президента Рузвельта использовать свое влияние для предотвращения войны король, как и во времена Маттеотти, сослался на конституцию. Единственное, что он мог сделать, так это направить свое послание правительству.