— Мне показалось, что в этот момент внутри Муссолини что-то погасло.

Через несколько часов в аэропорту Сан-Джусто в Пизе Муссолини узнал от Витторио подробности происшедшего. Двигатель бомбардировщика «П-108», который Бруно испытывал, отказал на высоте около 300 метров над землей. Попытавшись спланировать при посадке, он зацепил крылом за поверхность и от удара был выброшен из кабины. Два других члена экипажа остались целы. Последними его словами, как передал Витторио, были:

— Папа — поле.

С этого времени никто не мог определить настроение дуче. Иногда он выглядел абсолютно спокойным, но однажды сказал генералу Франческо Приколо, заместителю министра авиации:

— Вы видите меня внешне спокойным, каким я и должен быть, но внутри меня терзает горе.

Когда же полковник Гори Кастеллани, командир эскадрильи, в которой служил Бруно, попытался выразить ему соболезнование, Муссолини подпрыгнул, как загнанный в угол тигр.

— Я знаю, зачем вы здесь, — сердито накричал он на изумленного полковника. — Я знаю, что вы, да и все остальные рады моей потере. И не хочу ничего от вас слышать. Можете идти!

Он говорил то, в чем был убежден, хотя речь и шла о жизни людей.

— У него не осталось здравого смысла при рассмотрении того или иного вопроса, — вспоминал Приколо. — Он выслушивал любые предложения, заранее имея по ним собственное мнение.

Но никто ему, однако, не посоветовал предложить Гитлеру четыре итальянские дивизии — три пехотные и одну кавалерийскую — для участия в боях в России, да еще девять самолетов, не оснащенных системами антифриза.

В летней форме одежды и обуви, в которых они участвовали во французской кампании, эти войска были обречены при морозах минус 36 градусов по Цельсию [5] .

Самомнение Муссолини было сильно задето тем, что солдаты Роммеля быстро восстановили положение в Ливии, а преемник Бадолио, генерал Уго Каваллеро был слишком слабым, чтобы хоть в чем-то возражать тому.

Доказывая свое единение с вермахтом Муссолини провел смотр своего «русского экспедиционного корпуса» в Вероне, на котором кроме него присутствовал только генерал Энно фон Ринтелен, немецкий военный атташе в Риме. Когда дуче отдавал войскам салют, объезжая их на автомобиле, немец на заднем сиденье испытывал жалость к проходившим маршем людям в потрепанной форме, которые громыхали стоптанными сапогами по булыжникам под барабанный бой.

Но вот последнее подразделение под звуки фанфар направилось к эшелону, стоявшему на железнодорожной станции. Дуче повернулся к фон Ринтелену с затуманенными слезами глазами и напыщенно произнес:

— Это — самые лучшие в мире войска.

Через десять месяцев, когда судьба Третьего рейха была решена в снегах под Сталинградом, Муссолини направил Гитлеру еще шесть дивизий.

Эдда, отправившаяся по линии Красного Креста в Россию, написала ему чистосердечно: «Наши дела здесь очень плохи, дорогой Бенито».

Отец же ответил ей следующими словами: «Если бы у Микеланджело было сливочное масло на столе, он вряд ли оказался способен на свои великие свершения».

Как и в прошлом, Муссолини чувствовал себя комфортно только в обществе Кларетты, никогда его не критиковавшей. За исключением очень короткой поездки в Будапешт для оформления развода с мужем в феврале 1942 года, она всегда была, как говорится, у него под рукой. Война положила конец их лыжным вылазкам и поездкам верхом на лошадях, так что ее жизнь в еще большей степени была связана с четырьмя стенами в апартаментах дворца Венеция. По ночам она спала у телефона, ожидая его звонка.

— У меня большие новости, — сказал он ей загадочно вечером 27 июня 1942 года. Видя, что его слова произвели соответствующее впечатление, добавил драматично: — Я еду в Африку.

Кларетта была напугана. Умоляя его подумать об опасности, она сказала, что его жизнь священна. В ответ Муссолини подчеркнул особую важность этой поездки — ему надо было «гальванизировать войска», а также лично поприсутствовать на победной церемонии, когда африканский корпус Роммеля, стоящий сейчас под Эль-Аламейном, в ста тридцати километрах от Нила, вступит в Каир и Алексадрию. В Дерне, на ливийском побережье, его ожидает белый конь, на котором он в белоснежной форме маршала империи въедет в Александрию. Знаменитый «исламский меч», подаренный ему когда-то Бальбо, тогдашним правителем Ливии, находился в его багаже. Назначенный им правитель Египта будет следовать со свитой.

— В вас заключено духовное начало всех великих дел, — похвалила его Кларетта. — Но вы не должны забывать, как я буду за вас волноваться.

Муссолини заверил ее, что возвратится через десять дней, если все пойдет хорошо.

Однако прошло три недели, прежде чем Кларетта услышала его голос — голос больного, разочарованного во всем человека, видевшего, что все, к чему он ни прикасался, превращается в прах и мусор. «Исламский меч» так и остался в ножнах, белый конь победы не был даже выведен из конюшни. В качестве главнокомандующего вооруженными силами Муссолини произвел инспекцию войск и лагеря для военнопленных в Бардии, отстоявшей от линии фронта на тысячу километров. Оказавшись без подкреплений вследствие осложнения положения на русском фронте, Роммель не смог продвинуться дальше, а разозлившись на Муссолини за его нетерпеливые указания, отказался даже терять время на его сопровождение в Бардию [6] .