Однако Пронька не думал щелкать Спирьку по носу, он даже и не смотрел на него, а разглядывал двор, сарай и потом разочарованно сплюнул:

— Ну и живет твоя тетка!..

— А что?

— Да так... Мимо проехали. Что у нее хоть из животины-то есть?

— Поросенок маленький. Курицы есть. Одиннадцать штук. Одна гусыня.

— И все?

Спирька недоуменно пожал плечами:

— Все. Кошка есть...

— Черная? — серьезно спросил Пронька.

— Нет, серая.

— Что ты говоришь?! Она-то мне и нужна. На шапку. Ну-ка неси, башку рубить буду.

Спирька струсил:

— Да ты что, Проня! Это же теткина кошка. Как же я ее возьму? Влетит мне. Да и жалко кошку-то...

Пронька захохотал, а потом задумчиво и грустно промолвил:

— Однако дурак ты, Спирька. Не стоит, пожалуй, с тобой и дело затевать. А? Не стоит? Ведь выболтаешь все или подведешь по своей глупости.

— Не выболтаю, Проня, не подведу,— загорячился вдруг Спирька, хотя понятия не имел, что за дело у Проньки.— Ты мне скажи. Я как могила. Вот тебе крест.— И Спирька торопливо перекрестился.

— Крест твой мне не нужен, а про дело все-таки скажу. Но смотри, Спирька, если даже тетке или матери проболтаешься — шкуру, как с барана, сдеру.

И Пронька коротко рассказал про Артемку. Спирька только пучил глаза да мычал:

— Да ну?! Да ну?!

— Вот тебе и «да ну?!» Ему сейчас еду благородную надо.

— А... что ему нужно? — сглотнул слюну Спирька.

— Молоко, сметану, масло, куриц, яйца...

— Яйца? Это я мигом. Сколь?

— Сколько не жалко. Я их есть не буду.

Спирька сбегал в кладовочку, принес пятнадцать яиц.

— Пока хватит,— похвалил Пронька.— Когда понадобятся, еще возьмем. А курицу нельзя?..— И он крутнул пальцами, будто отвинчивал гайку.

— Что ты! — замахал руками Спирька.— Тетка забьет.

— Раз нельзя, так нельзя... А может, гусыню того?..— И снова крутнул пальцами.— А тетке сказать: беляки, мол, заграбастали.

Спирька жалко заулыбался:

— Не надо, Проня. Сейчас не надо, а потом посмотрим...

— Ладно,— снова засмеялся Пронька.— Тетка-то у тебя, видно, крутая?

— Ужас как крута: не ступи громко, не пройди лишний раз...

— Ну ладно, я пошел. Некогда мне тут с тобой.

Спирька тоже засобирался, но Пронька сказал ему, что сейчас, пока Артемка сильно больной, незачем его зря беспокоить. А в заключение еще раз напомнил:

— Смотри, Спирька, никому ни слова. Узнает какой-нибудь враг, и Артемке конец, и мне, и тебе.

— Не беспокойся, Проня. Я ужас какой крепкий на слово. Сказал — что отрубил.

...Медленно, очень медленно шел на поправку Артемка. Уже неделя минула, вторая началась, а он только-только говорить начал, и то тихонько. Но Пронька и этого делать не разрешал. Больше говорил сам, рассказывал обо всем, что приходило на ум. Однако, что беляки зарубили бабушку и сожгли избу, молчал, боялся расстроить Артемку, у которого и так душа неизвестно на чем держалась.

За эти трудные, переполненные волнением дни Пронька сам похудел еще больше. Просто удивительно, куда он мог еще худеть: кожа да мослы. Пронькины лопатки теперь выпирали настолько, что казалось, крылья растут, как у ангела. А нечесаная копна волос стала будто еще рыжее.

Но Пронька о себе совсем не думал. Есть кусок хлеба, и ладно. А вот с Артемкой дела становились хуже и хуже. Теперь ему в самый раз есть побольше да посытнее, а есть нечего. И Пронька целыми днями бегал по селу, промышлял. Снова катал Мотьку Филимонова на тележке и получил за это кусок масла. Мотька предлагал шаньги, однако Пронька потребовал масла, если, конечно, оно есть.

— А то как же! — ответил Мотька.— Хошь и большаки пограбили, и энтот проклятый совдеп Митряй Дубов, но кое-что осталось! У нас тятя не дурак, ево не проведешь на мякине. Как приехал из Камня, сразу взял свое. И Гришаня помог.

Проньке было противно Мотькино бахвальство, так и подмывало влепить пятерней по носу, но он терпеливо слушал. Наконец остановил Мотьку:

— Ты лучше давай неси масло...

Мотька ушел в избу и вскоре вернулся.

— На. Да чтобы маманька не видала. Что, уже пошел?

— Надо, Мотька. На работу Лыков звал.

Артемка лежал не шевелясь, с закрытыми глазами, думал. Тихо в избе. Угомонилась и тетя. Закончив домашние дела, прилегла на лавку, заснула. Думал Артемка о маме, о Косте, об отряде. Где сейчас носятся красные орлы? Трудно жить, ничего не зная, и лежать вот так, без движения. Эх, сейчас бы встать да на улицу! Пройтись по селу, побывать в своей избе. Что делает бабушка? Просил Проньку: приведи бабушку. Не хочет. Говорит: опасно. Скажут: «С чего это вдруг старушка к Сапегиным зачастила?»