Артемка так и ахнул: «Вот тебе и гусь!» А кто-то сказал:

— Чего с ним разговаривать? Расстрелять.

Однако Колядо разжал пальцы на вороте предателя:

— Рассказывай, куда и зачем скакал. Рассказывай, як на духу. Сбрешешь — хуже будет.

Задержанный и не думал запираться. Он лихорадочно полез за пазуху, вынул пакет, заговорил торопливо, захлебываясь :

— Из Ключей я... В Вылково. Гольдович послал... Я не хотел...

— Ну, ну — не хотел! — усмехнулся Колядо, вскрывая пакет.— Так бы и доверил Гольдович свою бумажку кому попало. Костик, читай.

Костя принял из рук Колядо небольшой листок, подошел ближе к лампе.

— «Поручику Болдыреву. Выхожу на Тюменцево — Куликово. Вам немедленно и как можно конспиративней двигаться в Шарчино, где засела большая банда Колядо, и уничтожить ее. В помощь придается уланский эскадрон Филимонова, который будет вас ждать в 4.00 утра 29 августа в деревне Трубачево. О результатах операции донести. Дальнейшие распоряжения получите завтра. Капитан Гольдович».

— Так,— протянул с усмешкой Колядо.— Значит, решили уничтожить банду Колядо?.. А скажи-ка, Макарка, подлый ты пес, сколько тебе платят за предательство?

— Прости... Помилуй, Хведя. Зря ты на меня. Ни при чем я тут...

— Где сейчас Гольдович?

— Вышел из Ключей в Тюменцево... Должно быть, там уже... Помилуй, Хведя...

— Большой отряд?

— Штыков четыреста... Два пулемета... Колядо с минуту молчал, о чем-то раздумывая, потом обернулся к командирам.

— Удобный случай рассчитаться с Гольдовичем. Главное— не ждет нас. Будет думать, шо Болдырев с Филимоновым из нас юшку пускают, а мы как раз и накроем его. Какая ваша думка?

Неборак одобрительно кивнул:

— Момент подходящий. Да и мы готовы.

— Добре! — блеснул глазами Колядо.— Поднимайте людей. Идем на Тюменцево. А этого,— ткнул пальцем в предателя,— именем народа расстрелять.

...Партизаны, как всегда, двигались быстро, без излишнего шума. Перед рассветом, когда до Тюменцева оставалось верст десять, отряд разделился, чтобы охватить село со всех сторон и отрезать врагу пути к отступлению. Неборак ушел перекрыть кайенскую дорогу, две другие роты — андроновскую и мезенцевскую. Группа разведчиков присоединилась к кавалерийскому эскадрону, которым командовал сам Колядо.

Артемка ехал рядом с Костей, еле сдерживая нетерпение, чтобы не пустить коня во весь мах: скоро маму увидит! Как он ждал этого часа, как мечтал о нем!

— Слышь, Костя, вон уже Густое виднеется! Видишь?

— Вижу, вижу, Космач.

Артемка стукает Костю по плечу:

— Какой я Космач? Подстригся же...

— Не обижайся. Я любя.

— «Любя, любя»! А в отряде уже все хлопцы кличут: Космач да Космач!

Костя мотнул уставшей шеей, повернулся к Артемке:

— А ты не отзывайся.

— Ну как же! Кабы я не знал, что это меня кличут...

Костя тихо засмеялся. Крепко полюбился ему этот белобрысый мальчишка. Смотрит Костя на Артемку, и даже чу точку жаль, что постригли, что надели на него папаху из серой мерлушки да кожаную куртку, переделав из старой Теперь он будто и не похож на прежнего Артемку.

Вспомнил Костя, как испугался Артемка, когда он вручил ему все это обмундирование.

«Да ты что, такую кожанку мне! Не возьму. Я не кулак, разодетым ходить!»

«Дурачок ты, Космач, а не кулак. Ты, брат, красный партизан. А какой партизан из тебя, если ты одет, как бродяга?»

Потом, когда Артемка поуспокоился, Костя краем глаза видел, как тот бережно развернул куртку, как вспыхнули радостью глаза, как сморщился от удовольствия его нос-лапоток. После этого ходил Артемка в любую жару в тужурке и папахе, на которую нашил красный лоскут. Он где-то добыл старую потертую портупею с настоящей кобурой и свой браунинг носил в ней.

Смотрит Костя на своего друга, улыбается и думает: нет, такой Космач, в папахе с алой лентой, в тужурке, стянутой ремнями, с браунингом, все-таки красивее того, которого он встретил на Черемшанке.

Въехали в Густое. Колядо остановил эскадрон.

— Спешиться! Ждать рассвета.

Артемка сразу бегом на опушку. Нет, еще почти не видно Тюменцева. Ни огонька, ни звука. Лишь доносится изредка лай собак.

Скорей бы рассвет!

Пашка Суховерхов, как и прежде дома, спал у тетки Матрены на сеновале. Уже, считай, два месяца живут у нее в небольшой низенькой избе. Трудно живут: у тетки Матрены двое ртов да они, Суховерховы, еще прибавились. Всю картошку из погреба поели. Сколько еще проживут так? Неужто тятька долго не вернется? Неужто беляков никогда не побьют?