Дверь открылась, и в избу вошел... Пашка Суховерхов.

— Пашка?! Откуда взялся? — воскликнул Пронька. Тот устало, вымученно улыбнулся:

— В гости вот заглянул...

Вся одежда на нем была мокрой и грязной. В грязи были и сапоги, до самых колен.

— Ну и вывалялся... Давай-ка раздевайся.

Пашка с трудом снял намокшую телогрейку, стащил сапоги, подошел к рукомойнику, стал умываться, а Пронька загремел ухватом в печи — доставал чугунки с картошкой и кипятком. Пашка ел жадно, обжигаясь. Ребята смотрели на него и молчали. Наконец, проглотив последний кусок, Пашка глухо сказал:

— Спасибо.

— Будь здоров,— ответил Пронька.— А потом, через минуту: — Откуда пришел? На все время или как?

Пашка хотел что-то сказать, но вдруг лицо его искривилось, губы задергались, и он, упав на стол руками и головой, глухо зарыдал.

— Что? Что с тобой, Пашка? — бросился Пронька.— Заболел? Побил кто?

Пашка не отвечал, захлебываясь слезами. Потом постепенно затих, вытер торопливо слезы, выдавил еле:

— Маму... с сестренкой... убили...

— Да ты что?!

— Убили... Кулачье...

Пронька и Серьга, насупив брови, накрепко сжав зубы, слушали Пашку. А тот выдавливал слова, будто они все время застревали у него в горле.

— Уже в Гилевке были... Катя заболела... Сильно... Простыла, видать. Мама сказала, что дальше не поедет... Тятька просил, чтоб ехала, а она никак. Из-за Кати... К старушке одной поселилась.. И я остался... Только отряд и все наши сельчане уехали... приходят к нам... человек пять... Кричат: «Зараза красная!» И маму, и Катю, и старушку... Я убег... Через окно...

Помолчал, прикрыв глаза, потом снова:

— Скитался долго... Куда наши ушли — не знал... В одно село пришел — белые... В другое — то же. Домой, в Тюменцево, подался... К тебе вот зашел...

Пронька выдохнул трудно:

— Да. Заплачешь!.. — А потом вдруг вскочил, глаза засверкали, закричал: — Бить! Бить их надо! Без пощады, где ни встретишь! — Остановился перед Пашкой. — Поможешь нам? Отомстить хотим белякам за Спирьку...

Коротко рассказал об Артемке, о Спирьке, о гранате.

— Поможешь?

Глаза у Пашки ожили, встал:

— Дай мне гранату! Дай! Я сам, я хорошо брошу...

Пронька покачал головой:

— Нет! Еще дело испортишь с горячки. Тут спокойно надо... Значит, пособишь?

— Мне теперь хоть черту в зубы. Все одно пропадать.

Пронька озлился:

— Ты это брось! Раскис, как вон земля на улице. Тут не ныть надо, а бить!

План у Проньки созрел сразу.

— Серьга, вы с Пашкой у штаба понарошке затеете драку, а я в это время задами доберусь к окну. Я этих зверюг знаю: все сбегутся посмотреть, как вы друг другу носы бить будете. И часовые забудут сторожить своих псов.

Пашка молчал, а Серьга неуверенно произнес:

— А может, ночью?

— Что ночью?

— Гранату кинуть.

— Куда? В пустой штаб? Гришаня дома спит, а Бубнов черт его знает где. А мне оба нужны! Сразу! Вместе!

Пронька достал из-за иконы гранату, сунул в карман.

— Идем. На месте договоримся.

И они вышли.

— Только вот что, ребя,— проговорил тихо Пронька.— Оставаться в селе нам потом нельзя. Обязательно найдут. Как граната бахнет, бегите на заимки, за Густое. Бегите вдоль речки, промеж кустов.

На площади, у забора винокуровского магазина, толпилась кучка сельчан. Все, как гуси, тянули шеи, разглядывая что-то.

— Идем посмотрим,— заторопился Пронька.— Может, что интересное.

Он быстро протиснулся вперед. Мужик в рваном армяке, подпоясанный толстой конопляной веревкой, по слогам читал какую-то бумагу, наклеенную тестом на заборе.

— «При-каз... на-се-ле-ни-ю»... Приказ населению. Нам приказ, знатца. Это нам не внове, всякие приказы получать... Ишь ты, глянь-ко, кто приказ-то дал: «Ге-не-рал-лей-те-нант Мат-ков-ский...» Это не фунт изюму, братцы. Сам главнокомандующий тылов... Сызнова, знать, шкуру с нас спущать будут.

— Ты, Серафим, меньше языком трепли, а лучше читай, что в том приказе,— раздался нетерпеливый голос.

Мужик огрызнулся, а потом медленно и нудно, будто жевал мочало, начал читать. Пронька хмуро смотрел на его с трудом шевелящиеся губы. Колчаковский генерал сначала обязывал, а потом уговаривал крестьян арестовывать и доставлять в Барнаул всех членов главного партизанского штаба, начальников отрядов и других самозванцев, требовал от крестьян Алтая собрать и сдать все оружие, сообщать о местонахождении партизанских отрядов. За все это генерал обещал всяческие награды и поощрения.