Нинель усмехнулась:

– Интересно!

– Вы торгуете краденым.

– И где доказательства?

– Вот ожерелье.

– Оно у вас, а не у меня.

– Правильно, забрала его у Евдокии.

– А я тут при чем?

– Вы дали его наивной вдове генерала.

– Нет.

– Как это?

– Очень просто, нет.

– Но Евдокия Семеновна сказала…

– Бордюг выжила из ума, несет чушь.

– Колье было у нее.

– Правда?

– Вы издеваетесь?

– Упаси бог, просто трясете передо мной украшением и сообщаете, что оно ваше.

– Верно.

– Тогда при чем тут Дуся?

– Колье дали ей вы!

– И кто это видел? Где свидетели? Сказать можно что угодно! – нагло прищурилась окончательно взявшая себя в руки Нинель. – Если обратитесь в милицию, я заявлю легавым: первый раз вижу эту штуку. И что дальше?

Слово «легавые» ударило по ушам, в моем мозгу моментально вспыхнул свет.

Легавый – это сотрудник милиции, теперь людей в синей форме определенная часть населения, приблатненный слой, называет иначе – ментами, волками позорными. Легавыми оперативников и следователей окрестили в 60-е годы, потом наша лексика изменилась. Кстати, это относится не только к слову «легавый». В свое время в молодежной компании звучало: «чувак», «чувиха», «предки», «фарцовщик», «хрусты» – теперь же, имея в виду парня, девушку, родителей, спекулянта и деньги, произнесут иное: «перец», «герла», «шнурки», «бабло», а спекулянт превратился в коммерсанта. Испарилось и словечко «клевый», уж и не знаю почему, но Машкины сверстники говорят «шоколадный».

И еще одно, в начале 90-х стало модно подчеркивать свою связь с криминальным миром, люди начали делать татуировки и щеголять знаниями блатной фени, лексикона урок. Кстати, слово «урки», то есть криминальные личности, тоже увязло в толще дней, сегодня в ходу – «братки». Но не в этом суть, главное иное: в наши дни вполне интеллигентный человек, допустим актер, пересыпает речь словами «чалиться», «грев», «шконки» [9] . Это не вызывает удивления, ну, может, кто и поморщится слегка, да и только. А во времена моего детства говорить «легавый» было крайне стыдно, люди могли подумать, что у тебя в семье есть родственник, который не в ладах с законом, а подобные связи скрывали.

Нинель же легко, очень привычно обронила «легавый», и я решила идти ва-банк.

– Ладно, согласна, свидетелей нет, но мой ближайший друг полковник Александр Михайлович Дегтярев приватно займется вами, откроет архив, обнаружит некие сведения о Нинель Митрофановне, якобы честной вдове. Ну-ка, сколько раз вы сидели и за что?

Нинель широко распахнула глаза, я уперлась ладонями в стол. Сейчас вдова генерала заорет: «Нахалка, пошла вон», – а я встану и перекричу мерзкую бабу! Посмотрим, кто кого!

Но Нинель неожиданно прошептала:

– Скорей дай лекарство, там, в столе, в ящике, стеклянная трубочка.

Лицо дамы приобрело землистый оттенок, глаза словно ввалились; испугавшись, я в два прыжка оказалась около стола, вытащила упаковку нитроглицерина, сунула старушке в рот белую крупинку и сказала:

– Успокойтесь, давайте договоримся. Вам плохо? Может, врача позвать?

– Нет, – прошелестела Нинель.

– Вы уверены?

– Да, сейчас отпустит. Как зовут вашего полковника?

– Дегтярев Александр Михайлович!

– Он жив?

– Ну, в принципе, да, – растерялась я, – вполне хорошо себя чувствует.

– Не может быть.

– Почему?

– Мне уже много лет!

– Вы прекрасно выглядите, – не к месту проявила я светское воспитание.

– Александр был старше, намного, ему сейчас за сто!

– Да нет, Александр Михайлович вполне бодр, – улыбнулась я и собралась продолжить фразу, сказать, что Дегтяреву еще не так много лет.

Внезапно Нинель Митрофановна заплакала, жалобно, безнадежно, отчаянно, заскулила, словно щенок, которого выбросили на мороз жестокие люди.

Я обняла вдову за плечи.

– Тише, тише, успокойтесь.

– Он жив! Невероятно! Столько лет прошло!

– Нет, нет, наверное, ошибка, мой Дегтярев еще не на пенсии! Просто однофамильцы, – решила я успокоить старуху.

– Господи!

– Не плачьте.

Внезапно Нинель оттолкнула меня.

– Врешь!

Я отшатнулась.

– Дегтярев-то здоровехонек, он не умер, как всегда, выкрутился, выполз намыленным ужом! Вот оно как! Он его сын!

– Кто, чей? – окончательно растерялась я.

Нинель вскочила на ноги.

– Это он тебе рассказал, больше некому было.

– Про что?

Вдова захохотала.

– Про меня, про отсидку… Давай, поехали к нему! Вместе! Вот откуда драгоценности! А я-то, наивная, поверила парню!

– Простите, ничего не понимаю, – залепетала я.

Нинель села на стул, на щеках пожилой дамы вспыхнули красные пятна.

– Впрочем, – устало сообщила она, – жизнь прожита, конец пришел, хватит бояться. Откуда ты узнала, что я сидела? Кроме него, некому было рассказать!