— Эй, бочонок сюда. Ну живее, живее!

Вода. Она вливалась в него, орошая почерневший рот и пересохшее горло, наполняла иссохшее тело до тех пор, пока он снова не приобрел способность потеть; а они стояли над ним — удивленные, заботливые, исполненные почтения, и укрывали от солнца куском парусины. Они не ожидали увидеть его живым — исчезновение Николса выглядело более естественным исходом событий.

— Для остальных-то тут хватит? — приостановившись, спросил он голосом, уже похожим на человеческий.

— Еще бы, еще бы, сэр. Есть еще пара бочонков, — ответил Бонден. — Но сэр, вы уверены, что так надо? А то еще лопнете тут.

Он пил, пил закрыв глаза, чтобы усилить наслаждение.

— Удовольствие более острое, чем любовь, более полное и быстрое.

Глаза он отрыл вовремя, и строгим голосом крикнул:

— Прекратите немедленно! Сэр, ну-ка отпустите олушу немедленно! Прекратите, я сказал! Стыдитесь, проклятые мародеры! И прочь все со скалы!

— О’Коннор, Богуславски, Браун и прочие, возвращайтесь в шлюпку, — скомандовал Баббингтон. — Сэр, не желаете еще чего-нибудь? Суп? Сэндвич с ветчиной? Кусок пирога?

— Думаю нет, благодарю вас. Если вы распорядитесь перенести этих птиц, камни и яйца в шлюпку, и возьмете эти две коробочки, мы можем отчалить. Что с кораблем? Где он?

— Лигах в четырех-пяти к юго-западу, сэр. Может вы заметили наши марсели вчера вечером?

— Нет. Он поврежден? Люди пострадали?

— Потрепало изрядно, сэр. Все на борту, Бонден? Осторожнее, осторожнее, сэр. Пламб, подложи-ка эту сорочку вместо подушки. Бонден, а это что?

— Полагаю, сойдет за зонт, сэр. Подумал, может вы не будете брать румпель.

— Отходим, — скомандовал Баббингтон. — Навались!

Баркас отвалил от скалы, развернулся, поставил кливер и грот и помчался по направлению к югу.

— Так, сэр, — продолжил мичман, усаживаясь за румпель и положив компас перед собой. — Боюсь, кораблю досталось сильно, мы потеряли несколько человек: старину Тиддимана смыло с бака, а еще трех парней унесло прежде, чем мы успели втащить их на борт. Мы так внимательно следили за небом на западе, что прозевали белый шквал.

— Белый? Да он был черен, как разверстая могила.

— Это второй. А первым пришел белый — с юга, за несколько минут до вашего. Говорят, они часто налетают в районе экватора, но что б с такой адской силой… Короче, он обрушился на нас без всякого предупреждения — капитан был как раз внизу, в подшкиперской. Ударил на высоте марселей, на уровне воды почти ничего не было, и окунул нас по бимсы. От парусов одни шкаторины остались еще до того, как мы до шкотов и фалов дотронуться успели. Ни клочка парусины не уцелело.

— Даже вымпел сорвало, — вставил Бонден.

— Да, даже вымпел сорвало, вот дела! Грот— и крюйс стеньги вместе с фор-брам-стеньгой за бортом, мы на боку, порты открыты, и три орудия сорвались. Тут на палубе появляется капитан с топором в руке, выкрикивает команды, рубит снасти, и фрегат выпрямляется. Но едва мы встали на ровный киль, на нас обрушился черный шквал. Господи!

— У нас на фор-стеньге остался клок паруса, — сказал Бонден, — и нас понесло, да еще эти пушки скакали по палубе. Капитан опасался, как бы они не проломили борт.

— Я был у наветренного шкота, — заявил Пламб, загребной. — Мне понадобилось полсклянки, чтобы отдать его. А дуло так сильно, что мою косицу намотало на бугель, аж в два оборота, и Дику Тернбуллу пришлось ее отрезать. Жуткий был момент, сэр.

Он повернул голову, чтобы предъявить свою утрату: пятнадцать лет заботливо заплетать, расчесывать, умащать лучшим макасарским маслом — и вот остался лишь обрубок в три дюйма длиной.

— В конце-концов, — мы наполнили бочонки для воды. Потом поставили аварийную бизань и грот-стеньгу, и стали лавировать на ветер.

Бесконечные детали… Не слишком живой интерес Баббингтона к судьбе Николса… удивительно спокойная, философская реакция на его смерть… Опять детали о поломке рангоута, о разбитом молнией бушприте, о напряженных трудах день и ночь… Стивен задремал, сжимая в руке кусок пирога.

— Вот и фрегат, — донесся сквозь сон голос Бондена. — Они установили фор-брам-стеньгу. Капитан будет жутко рад видеть вас, сэр. Сказал, что ни за что не бросит вас на той скале. С палубы не сходил ни днем, ни ночью, никому покоя не давал. Помоги нам Господь! — добавил он, усмехнувшись, вспоминая о безжалостных командах, заставляющих работать людей, уже на три четверти мертвых от усталости. — Он просто места себе не находил.