«Какой же это философ… Его полемика с Данилевским, со Страховым... (и т. д.) до того чудовищна по низкому, неблагородному, самонадеянно-высокомерному тону, по отвратительному газетному языку, что вызывает одно впечатление: «фуй! фуй! фуй!».

Да Соловьев не был мелким газетчиком-журналистом, фельетонистом, типа Розанова. Он вообще не был газетчиком и не писал для мещан и обывателей.

Сам Соловьёв ещё в 1894 году очень метко обозвал В. Розанова — «Иудушкой Головлёвым» за «это своеобразное, елейно-бесстыдное пустословие» в статье «Свобода и вера».

Ведь интересно — если уж Соловьёва Розанов не считал философом, то какие у него были самостоятельные достижения. Вот как об этом довольно точно говорит сам Розанов —

«Я ввел в литературу самое мелочное, мимолётное, невидимые движения души, паутинки быта», ибо «Смысл — не в Вечном, смысл в Мгновениях»,

«У меня есть какой-то фетишизм мелочей. Мелочи суть мои боги» (у Розанова — это в театре, на собрании, на улице среди проституток и т. д.)

Розанов: «Первое: как ни сядешь, чтобы написать то-то, — сядешь и напишешь совсем другое».

На эту тему есть хороший пример в его «Уединённом»— «Человек живёт как сор и умрёт как сор», «Рот переполнен слюной, — нельзя выплюнуть. Можно попасть в старцев».

Или похожие «гениальности» из его «Опавших листьев» —

«Родила червяшка червяшку.

Червяшка поползла.

Потом умерла.

Вот наша жизнь».

Или его короткое и знаменитое о России — «Свинья — Матушка».

Да, потрясающи и недосягаемы полёты мысли Розанова и его «философии червяшки».

Розанов Э.Голлербаху (1918 г.) — «Вы знаете, что моё «Уед.» и «Оп. л.» в значительной степени сформированы под намерением начать литературу с другого конца: вот с конца этого уединённого, уединения, «сердца» и» своей выдумки», без всякой соц. Демократической сволочи».

Розанов: «Лучшее «во мне» (соч.) — «Уединённое». Прочее все-таки «сочинения», я «придумывал», «работал», а там просто — я». («Червяшка»).

Розанов оригинально замахивался на многие темы, например, он пристально пытался изучить половой вопрос. И в начале, возможно, у многих была надежда, что Розанов в этом вопросе двинется дальше Шопенгауэра и Ницше, — и опередит Фрейда. Но вот что из этого получилось.

Розанов и половой вопрос

Розанов в этой теме нашёл своё преимущество перед Соловьёвым сказав о нём — «Уверен, что хотя «влюблены в него были многие», но он никого решительно, ни одной девушки и женщины, не «поцеловал взасос»…».

У Розанова каким-то образом естественное возрастное любопытство в этом вопросе переросло в длительные философские поиски.

Розанов: «…купался в Оке и Волге со старшим братом (учитель гимназии) и его товарищем по службе С.., — я замечал, что оба они, раздеваясь и входя в воду, «закрывались руками». (Стало быть Розанов этого по каким-то причинам не делал).

Александр Николюкин: «В начале того же 1881 года, когда умер Достоевский, в жизни Василия Васильевича произошло событие, связанное с именем великого писателя. В первую же зиму в Москве, в декабре 1878 года, он познакомился с Аполинарией Прокофьевной Сусловой, с которой в начале 60-х годов Достоевский путешествовал по Западной Европе, но жениться на которой из-за её вздорного характера не стал.

Тогда же Розанов записал в дневнике: «Суслова меня любит. И я её очень люблю. Это самая замечательная из встречающихся мне женщин».

Суслова была старше Розанова почти на 20 лет. А. Николюкин:

«Вся в чёрном (носила траур по брату), со следами «былой замечательной красоты» — она была «русская легитимистка», ожидавшая торжества Бурбонов во Франции…

Розанов же до этого был «социалистишко» и потянулся к «осколку разбитой фарфоровой вазы» среди мещанства, «учителишек» и вообще «нашего брата».

Розанов: «Достоевский когда-то о такой женщине писал: «Барыня моя был сладострастна до того, что сам маркиз де Сад мог бы у ней поучиться», «Мне всегда казалось, что это он писал о Суслихе».

«Мы с ней «сошлись» тоже до брака. Обнимались, целовались, — она меня впускала в окно (1-этаж) летом и раз прошептала: — Обними меня без тряпок.

Т. е. тело, под платьем. Обниматься, собственно дотрагиваться до себя — она безумно любила. Совокупления — почти не любила, семя — презирала…»

А. Николюкин: «В то время в России ещё не существовало высших женских учебных заведений. Женщинам разрешалось временно посещать университет вместе с молодыми людьми… Каждую осень она записывалась в университет как студентка, но лекций никогда не слушала и экзаменов не сдавала.

Она усердно посещала литературные чтения, кокетничала со студентами, посещала их на дому, мешала молодым людям работать, подстрекала их к выступлениям, заставляла их подписывать протесты, принимала участие во всех политических манифестациях, маршировала во главе студентов, носила красный флаг, пела «Марсельезу», ругала казаков и обращалась с ними вызывающе, била полицейских лошадей, была со своей стороны бита полицейскими, проводила ночь в арестантской и по возвращении в университет её торжественно носили на руках, как жертву «ненавистного царизма»…