Дронго хотел что-то сказать, но его опередил Машков:

– За возможные ошибки отвечаю лично я? – как руководитель межведомственной комиссии…

– И мы все, – добавил Полухин, – как ответственные люди.

Чаговец обменялась взглядами с Богемским. Оба явно были недовольны, но предпочли больше не спорить.

Совещание закончилось. Дронго подошел к Нащекиной.

– Иногда я радуюсь, что не нахожусь на государственной службе, – тихо признался он. – Иметь такого начальника, как Богемский, просто невыносимо.

Женщина улыбнулась:

– Он вас тоже не очень любит.

– Чувствую, – согласился Дронго и, помолчав, сменил тему: – Я вот все время думаю, что мы будем делать, когда все закончится?

Нащекина чуть покраснела и попросила:

– Не нужно.

Это была обычная слабость, свойственная любой женщине.

Очевидно, она вспомнила о своем поцелуе, хотя тогда лишь прикоснулась к нему губами. Но он не забыл этого ощущения карамельной свежести.

– У меня есть шанс пригласить вас куда-нибудь на ужин, после того как нашу комиссию распустят? – поинтересовался Дронго.

– Не знаю. Мне кажется, нет, – отозвалась Нащекина. – Я иногда делаю глупости, о которых потом жалею. По-моему, уже все знают о моей к вам симпатии. Этого достаточно. Не будем переходить эту грань.

– Я думаю, они замечают взаимную симпатию, – улыбнулся Дронго.

– Тем более… – Она осторожно вздохнула. – Иногда мне тоже не хочется оставаться на государственной службе. Но у каждого свои обязанности. Вы ведь вот вернулись обратно в Москву, хотя вас никто не звал? А могли бы спокойно остаться в Риме.

– Я не мог там остаться. Мне показалось важным…

– Вот видите! У каждого из нас есть чувство долга. И разум, который должен управлять нашими эмоциями. Вы мне нравитесь. Очень нравитесь. Но этого недостаточно, чтобы я забыла обо всем. К тому же мое руководство явно не одобрит нашей возможной встречи. Или совместного ужина. Как вы считаете?

Дронго не ответил, только пожал плечами. Уговаривать в таких случаях женщину он считал недопустимым, убеждать в своей правоте – глупостью. Лучше промолчать. Хотя по большому счету молчать в такой ситуации – тоже глупость. Но он ничего не мог с собой поделать. Такое отношение к женщинам было уже частью его натуры. В конце концов, нельзя изменить самого себя. Это сложнее всего.

Теперь они завтракали втроем. И Гейтлера постепенно это начало раздражать. Эрика Франкарт имела мощные челюсти и обычно тщательно прожевывала пищу, перед тем как проглотить. Кроме этого, она любила булочки с маслом и сладкий кофе. Гейтлер с отвращением наблюдал, как она мажет белый хлеб маслом – толстым, способным одним своим видом вызвать тошноту слоем. На Дзевоньского эта особа, кажется, никак не действовала. Он ее словно не замечал. А Гейтлер постоянно вспоминал утонченные пальцы Риты и старался не смотреть на узловатые пальцы бывшей надсмотрщицы и инспектора полиции.

И все-таки нужно отдать ей должное – она была пунктуальна и четко выполняла все задания Дзевоньского. К Гейтлеру Эрика относилась с некоторым пиететом, понимая, что перед ней бывший руководитель высокого ранга, который мог быть министром внутренних дел или главой полиции крупного города. Но Дзевоньского она по-своему даже любила, относилась к нему тепло и иногда лишний раз предлагала приготовить ему кофе.

В этот день после завтрака мужчины прошли в гостиную с камином, а Эрика осталась на кухне. Посуду мыть она не умела, тарелки и чашки у нее постоянно бились, но это была ее проблема.

Дзевоньский, заметив, что Гейтлер смотрит на часы, недовольно спросил:

– Вы опять собираетесь нас покинуть?

– Да, – кивнул Гейтлер, – я вызвал моего водителя. Он будет здесь в одиннадцать.

– Я вас не понимаю, – признался Дзевоньский. – Неужели вы действительно в одиночку готовите ваш «резервный» вариант? Полагаете, что если провалится основной, то у нас еще будут шансы? И вообще, неужели мы решим здесь остаться? Нас же сразу вычислят и арестуют. Разве вы этого не понимаете?

– Каждый занимается своим делом, – меланхолично заметил Гейтлер, – и не нужно считать их профанами. Они умеют работать и действительно могут сорвать наш основной план. Ведь кроме нас с вами мозаику этого плана знает уже большое количество людей. И где-нибудь может произойти утечка информации.

– Не может, – отрезал Дзевоньский, – мы все предусмотрели.

– Очевидно, не все. Ваши эстонцы не смогли провести переговоры на должном уровне. Их просто переиграли. Судя по беседе, на переговоры явился опытный человек, сумевший убедить ваших людей взять только десять процентов и продолжить переговоры, что нас не совсем устраивает.