— Да, это у него есть, — подтвердил Чемодаса-младший.

— … ставить на голосование. Короче, развел демократию. А когда демократия, то ни в коем случае нельзя держаться уверенно, это я уже понял на своем горьком опыте. Особенно если ты прав. Надо держаться скромно, тогда, еще, может, как-то и проскочишь. А будешь держаться уверенно, да еще доказывать, что ты прав — вот тут уж ни за что не проскочишь. Ведь чемоданные жители — они все по отдельности как будто и неглупые, есть даже и очень умные, а как соберутся вместе, да как начнут судить… Да что я вам говорю! — «спохватился» Упендра. — Вы ведь адвокат, так, небось, сами знаете.

— Да, это так и есть! Я и сам замечал. Но вы так интересно рассказываете! — пожирая глазами Упендру, сказал страшно польщенный Чемодаса.

— С другой стороны, публика — конечно, вещь хорошая, — продолжал Упендра, явно наслаждаясь тем впечатлением, которое производил на восторженного юношу. — Я и сам любил к ней обращался, не раз на этом выстраивал всю защиту. Но только чтоб к ней обращаться, надо уметь с ней обращаться. А новый судья тогда, видно, по молодости, еще не умел. Может, впоследствии и научился, не знаю. Способности-то у него, кажется, были… Кстати, я бы не отказался поприсутствовать на одном из ваших процессов. Мне было бы интересно, чисто с профессиональной точки зрения.

— Так поедемте! — воскликнул Чемодаса. Казалось, он только о том и мечтал, чтобы залучить Упендру в суд. — Там сейчас как раз самое интересное: будут выступать свидетели защиты. Такой цирк начнется!

11. — Свидетели защиты — это, как я понимаю, верующие сектанты?

— Не только верующие. У них — целая иерархия. Простые верующие — в самом низу. Это те, которые пока что, как говорится, только одной ногой в секте. Им еще разрешается иметь семью. Но их усиленно обрабатывают на предмет разрушения мирских привязанностей, а попросту — готовят в монахи. А у монахов — много ступеней, в зависимости от «заслуг». Выше всех — сам Сатьявада. Он у них — как Будда. Нет, даже не как, а Будда и есть, в натуре, то есть сам Сиддхартха Гаутама, только перевоплотившийся. Он же — и Иисус Христос, и Менделеев — все в одном лице.

— Интересно! — сказал Упендра. — У нас, помню, был один, который думал, что он Менделеев. Это называется «мания величия». А другой, тоже с манией величия, думал, что он Иисус Христос. Но чтобы сразу и то и другое…

— Потом идут Достигшие, — продолжал Чемодаса. — Сначал сейтайши, ниже сейгоши (или наоборот, я точно не помню), потом — просто ши. А самый нижний чин — свами…

— А, тогда я знаю, — обрадовался Упендра. — Был такой философ, свами Вивекананда. Как раз вчера про него передавали.

— Вот-вот, они именно на него и ссылаются! Вивекананду, мол, все почитают как достигшего, он в Индии — национальный герой, а у нас таких, как он, — хоть пруд пруди, а есть и покруче.

— Ну, это мы еще посмотрим, кто круче! — сказал Упендра. — Вивекананда, между прочим, был йог.

— Так ведь и они — йоги!

— Тоже мне — йоги. Йога — это прежде всего здоровье, как духовное, так и физическое. А у вас, я слышал, все поголовно больны респераторными заболеваниями. Что же они свою йогу до сих пор не применили? Тогда бы, может, и суд им оказал снисхождение.

— И правда! — восхитился Чемодаса. — Почему никто до сих пор не додумался им так сказать? Интересно, что бы они на это ответили? Это же самый веский аргумент!

— Думаю, не самый. Это просто первое, что мне пришло в голову. Когда я поглубже вникну в дело, не исключено, что и еще что-нибудь подскажу. Кстати, что там у вас с присягой? Небось, и здесь Застежкин-младший перемудрил?

— Наверное, перемудрил! — глядя на Упендру блестящими глазами, с энтузиазмом признал Чемодаса. В его юном сознании только что произошел колоссальный переворот. Судья Застежкин, бывший для него до самой последней минуты гением судопроизводства и живым олицетворением Правосудия, вдруг поблек в его глазах и тихо сошел со своего пьедестала, уступая место новому кумиру.

12. — Раньше у нас присяга была вы, наверное, помните какая.

— Еще бы не помнить!

— Она никогда и не менялась. А на этом процессе только начали приводить к присяге, как Федор Соломонович и говорит: «Постойте! Что же это мы делаем? При чем здесь Последний Чемодан, когда мы уже на Поверхности? Пускай староверы на нем присягают, а нам он зачем? Мы его уже преодолели, значит, нужна новая присяга». Чехлов начал, как всегда, ему возражать, но он его, конечно, переспорил.

— Чехлов — это кто?

— Прокурор. Он всегда выступает за процедуру.

— И правильно делает.

— Ну, вот. Начали придумывать, предлагать разные варианты. Целый день на это ушел. В конце концов проголосовали за новый текст.

— И какой же? — заинтересовался Упендра.

— «Клянусь говорить только истину».

— И все?

— Все.

— А чем клянусь?

— Ничем. Просто.

Упендра рассмеялся.

— Вот то-то и оно. Когда-то я и сам попал в ту же ловушку. Потому и не понимал, для чего Последний Чемодан. Понял только задним умом, по прошествии огромного времени. Нельзя клясться просто. Клянуться всегда чем-то. А если ничего такого нет, то и присяга теряет смысл.