Нуждался ли он в плохих женщинах? Да, нуждался. И иногда, отчаявшись, он бросался искать их, этих загадочных плохих женщин — в ресторанах, на пляжах, на бульварах, на последних сеансах кино. Но все женщины были одинаково недоступны для него. Какая хорошая? Какая плохая? Он разобраться не мог, хотя и много об этом слышал.

Зарабатывал Степан хорошо. Иной сталевар, пока одну плавку выдаст на своей трехтонке, сто раз вспотеет, мокрый, грязный весь; на подручного кричит, тот — на сталевара, бегают вокруг печки, как два черта. А Степан — сухой, чистый — уже вторую выливает, и подручный у него, как профессор: сидит, газету читает. Куда он деньги девает? — этот вопрос волновал многих. Не пьет, не курит, баб боится… На книжке, видать, на две машины хватит. Богатый жених, звали Степана за глаза пожилые замужние женщины, работавшие в цеху, и не раз, догадываясь о его горе, предлагали познакомить с хорошей женщиной. Степан все эти предложения отвергал — вот еще, что он, сам найти не может, да стоит ему только свистнуть, а после, бывало, жалел: ну что он, в самом деле, за человек, ему добра желают, ведь и впрямь он знакомиться не умеет. Но признаться в этом кому-нибудь было выше его сил.

Часто обсуждали Степана в мужской раздевалке: как это он в его годы обходится без жены.

— Может, он того, как это называется: когда получку не сразу дают, а после?

— Депонент?

— Во-во, депонент!

— Не похоже — сам глянь…

— Тогда черт его знает.

— И это — в наше время!

— Памятник ему поставить нужно.

— Главное, — авторитетно заявлял Матюшенко, — что из него уже ничего не выйдет, даже если кого-нибудь себе и найдет.

— Почему ты так думаешь, Иван? Что ж оно — заржавеет?

— А вот увидишь.

— Чепуха это.

— А вот увидишь.

И одни соглашались с Матюшенкой, другие нет, верили в Степана, да и как было не верить: из душевой выйдет в раздевалку — матерый мощный бог, идет, поигрывая мускулами, к своему шкафчику, а все на него смотрят.

— Чего смотрите? — улыбается.

— Да так…

А кто-нибудь вздохнет восхищенно: «Статуя!»

Такой был человек Степан Гуща.

И вот дней этак через пять после того как он поругался с Матюшенкой — получает Степан по почте письмо. Странное, сразу скажем, письмо. Обратного адреса нет, а написано вот что:

«Добрый день или вечер, многоуважаемый Степан. Одна молодая особа (28 лет), жгучая брюнетка, работник торговой сети (дом — полная чаша) ищет себе друга жизни».

Далее в письме сообщалось, что она, эта молодая особа, как-то увидала портрет Степана на доске Почета, что у заводских ворот, и с тех пор забыть не может. Что если им (она — холостая, он — холостой) взяться за руки и остаток жизни пройти вместе, в беде и в радостях поддерживая друг друга? И так далее. Если Степан захочет на нее взглянуть, то пусть придет в продуктовый магазин номер двадцать шесть, что возле базара — она там работает в отделе, где продают вино. Если понравится, пускай даст знать — она пойдет за ним в огонь и в воду.

Степан принес письмо на завод и под большим секретом показал его своему подручному Феде Белоусову. Федя прочитал и присвистнул.

— Так это же Нелька! Ну да, Нелька, магазин номер двадцать шесть около базара, все точно.

— Ты откуда знаешь?

— Да кто ж ее не знает? Это ты вино не пьешь, а мы, мы ее все знаем. Это над тобой кто-то подшутил.

И Федя, прищурив глаз, посмотрел вдоль цеха, туда, где у пустого разливочного ковша как раз в это время перекуривал Матюшенко. Он стоял, нога за ногу, и смотрел в их сторону. Потом погасил слюной окурок и безразлично отвернулся.

— А почему — подшутил? — спросил у Феди Степан. — Что она, некрасивая?

— Некрасивая? — Федя опять присвистнул. — В том-то и дело, что красивая. Я такой бабы в жизни не видал. — И стал показывать Степану, какая Нелька. — Сам бы женился, да жена не разрешает…

— А чего ж ты говоришь: подшутил кто-то?

— Почему говорю? — И Федя рассказал Степану, что знал о Нельке. По его словам, Нелька была из тex женщин, на которых метку ставить негде. Сам он, правда, ничего о ней такого не знал, но все так говорили. Вышла замуж в шестнадцать лет, но быстро разошлась с мужем, семейная жизнь ее не устраивала. Лет пять плавала буфетчицей на сухогрузе. Однажды в Бискайском заливе приключилось такое: Нелька чуть не пошла ко дну, сутки плавала в открытом море, пока ее выловили с вертолета.

После этого случая «завязала» с морем и пошла работать в магазин. Мужиков у нее перебывало — устанешь считать. А как же, такая баба!

— А сейчас она замужем? — спросил Степан.

— Сейчас не знаю. Может, замужем, а может, нет. Только я вот что скажу: тебе, Степан, там делать нечего. Там и не таким вешали чайник…

Степан ничего ему на это не сказал. Он пришел с работы и стал думать: она письмо написала или не она, Нелька? Имя-то какое — оно сразу ему понравилось. А вдруг она? Разве так не бывает, чтобы женщина первая призналась мужчине в своих чувствах — об этом даже опера есть.

Словом, в конце концов он решился. Надел серый, чехословацкого производства костюм, сидевший на нем очень ловко, чистую сорочку, галстук, аккуратно причесал волосы и, подойдя к зеркалу, сделал дерзкое лицо, какое всегда, сами того не замечая, делают мужчины, смотрясь в зеркало. С тем же выражением он повернулся так и так и остался доволен осмотром. «Она письмо написала», — решил. Напоследок раз десять выжал двухпудовую гирю, что придало ему еще больше уверенности, и вышел из общежития на улицу.