Шрифт:
за каждый платок по сто семьдесят рублей. Азиаты стояли на своем, не желая платить больше ста шестидесяти.
— Кого ты привел? — выговаривал Шлихту Сева сердито.— Они хотят, чтобы я отдал им платки почти даром! У меня есть покупатель. Он заберет их по сто семьдесят. Я уехал.
Подхватив чемодан, Сева перешел на другую сторону улицы и стал ловить такси.
Две первые машины были с пассажирами и не остановились. Шлихт стоял так, что был в поле зрения Крокодила, и подал ему знак. Машина плавно тронулась и остановилась возле Севы.
Назвав адрес, Сева поставил чемодан в машину и сам хотел сесть на заднее сиденье.
— Мы согласны, согласны! — заорали бабаи.
Сева извинился перед водителем и, выходя из машины, захватил чемодан с газетами и кирпичами. Отойдя в сквер, бабаи отсчитали положенную сумму, получив взамен чемодан и ключи от него.
А Крокодил проехав квартал, завернул за угол и стал ждать.
Впереди были Рига и Таллинн.
Зона
Зона была «красная» и встретила Шлихта неприветливо. Порядка здесь не было. Зеки относились друг к другу по принципу — клюнь ближнего, нагадь на нижнего. Не прошло и месяца, как он оказался в БУРе.
Барак усиленного режима, сокращенно БУР,— это маленькая тюрьма на зоне, куда администрация по своему усмотрению закрывает неугодных, выражаясь казенным языком, злостных нарушителей режима содержания, не ставших на путь исправления. Время содержания в БУРе определяет «кум» — заместитель начальника колонии по режимно-оперативной части. Шлихта закрыли на шесть месяцев. Придя на зону, он не поладил с местными блатными и одного отправил в санчасть с сотрясением мозга, а тот втайне дружил с «кумом».
«Все, что не делается, все к лучшему»,— подумал Шлихт.
БУР был сносный. Полы деревянные, так что жить было можно. Дни, похожие один на другой, как две капли воды, тянулись долго. Все с нетерпением ждали субботы. В этот день в БУР приходили начальники отрядов и приносили письма с воли. В одну из суббот открылась кормушка, и начальник отряда Шлихта, назвав его по фамилии, спросил:
— Ну как, исправляешься?
— Твердо становлюсь на путь исправления,— бодро ответил Шлихт.
— Тогда держи,— протянул Шлихту синий конверт, на котором вверху четким шрифтом был написан адрес зоны, а в графе «Адрес отправителя» стояло: Латвийская ССР, Рига, название улицы, номер дома и подпись Еве-Терезе Винтер де Сирано.
Конверт был распечатан. Начальник отряда был обязан читать письма, так что содержание письма было ему известно.
— Что за графиня тебе пишет? — спросил он Шлихта. Письмо было от одной латышской подруги, с которой он познакомился, гуляя по набережной Ялты. Она была наполовину испанка. Дед жил в Испании, и она мечтала к нему уехать. Испанский она знала в совершенстве. И когда они расставались, Шлихт подарил ей томик Тургенева на испанском языке. На второй странице обложки он написал: «Моему другу и дорогому мне человеку на долгую память»
Придя на зону. Шлихт написал ей, где находится, не сильно рассчитывая на ответ, но ошибся.
В конверте, кроме письма, была фотография. Они часто ездили с ней в Ливадию, гуляли по Золотой тропе. Она еще называется Царской, потому что по ней любил прогуливаться последний Романов. Тропа представляла собой выложенную гравием дорожку, идущую вдоль берега и плавно уходящую в горы. На пути часто попадались лавочки и беседки, где любил отдыхать Николай II со своей свитой.
Все было немного запущено, беседки заросли дикорастущими деревьями, но Шлихту с подружкой это не мешало. Густые заросли скрывали их от посторонних глаз. Поднимаясь по тропе, на повороте они увидели маленький замок-крепость с башенками, бойницами и коваными ажурными воротами. Он очень живописно выглядел на фоне моря, леса и скал. Подойдя ближе, они увидели, что замок чуть выше человеческого роста. У Терезы был «Кодак», и она несколько раз сфотографировала Шлихта на фоне замка. Но каково было их удивление, когда, открыв калитку в воротах и войдя в замок, они очутились в туалете.
Сейчас, глядя на фотографию, на которой он позировал на фоне царского туалета, Шлихт понял, что он плебей по рождению, и как бы он ни пыжился, останется им навсегда. У него оставалась только одна возможность — стать аристократом. Он должен стать аристократом духа. Показав фотографию отрядному, он грустно заметил:
— Да, был в свое время знаком с графиней. Вот замок, в котором мы провели свои лучшие дни.
Нет худа без добра
На зоне свирепствовала дизентерия, завезенная с пересылки очередным этапом. Медсанчасть была переполнена ослабевшими от поноса и истощения зеками. Лекарств не хватало. На дальняк, расположенный в конце локалки2, выстраивалась очередь. На зоне был объявлен карантин. Это значит, что зеки лишились и без того редких свиданий, посылок и передач.
В БУРе все было спокойно. Здесь зеки не общались ни с кем, кроме «шныря», в обязанности которого входила раздача пищи и уборка помещения.
Шлихт сидел в камере с зеком по кличке Кагебист. У того было двенадцать пасок сроку, из которых он отсидел всего пять. Впереди были долгие семь лет, и он, не выдержав тоски по свободе, пустился «во все тяжкие».
Распустил по отрядам слух, что он не обычный осужденный, а майор госбезопасности, под видом простого зека внедренный в среду осужденных для сбора информации и надзора за действиями администрации колонии.