Шрифт:
– Ого! У нас таких нет.
– В парткоме я напросился на поручение - побеседовать с инвалидами войны. Думаю, что сельсовету тоже интересно знать, чем и как живут люди, пострадавшие на войне и оказавшиеся беспомощными, то есть не всегда способными обслуживать самих себя. Или тебе и депутатам все известно об этих людях?
– Если бы только об инвалидах да о ветеранах думать! Конечно, на сессиях и исполкомах рассматриваем их жалобы, письма, просьбы, чем можем помогаем. Ну, а обследований не делали. Хотя есть у нас депутат, который должен бы заниматься этим. Наш секретарь. Но у нее нагрузок больше, чем у меня: и призывниками она занимается, и запасниками, и вдовами, и многодетными матерями, пенсионерами… Да всего не перечислишь. Теперь берись сам за все. А за согласие - спасибо.
– Помоги собрать инвалидов.
– Помогу. Только зачем? Разве ты сладишь с Латовым? Или с Тимофеем Потурнаком? Вон сын от него сбежал, Степан. Семиклассник дал деру, не выдержал отцовского воспитания. Уже в районе знают об этом происшествии. Впрочем, как и о твоем разговоре с Магаровым. разве я тебя не предупреждал, чтобы с ним держался на дистанции? Нужно тебе заедаться с ним!
– Конечно, Яков Васильевич, ершиться мне перед ним не резон, но и его самодурства не потерплю. Ты думаешь, что он, член бюро райкома, все может?
– Давай так договоримся, Андрей Петрович: твои отношения с ним - твое личное дело. Меня это не касается. Эх, была бы у тебя хоть какая-нибудь власть! Или у меня…
– Власть без власти?
Пастушенко промолчал. Но было видно, что Оленич попал в самое больное место и говорить на эту тему он просто не хочет.
– Яков Васильевич, за должность спасибо. Для меня главное - уцепиться обеими руками за эту жизнь. Первая работа! Мирная работа! А для военного человека все равно что новая жизнь… А я, брат, должен стать на ноги.
– Не горячись, капитан. Ты еще и не рад будешь работе: у нас нагружают тех, кто везет.
– Ну, что же, товарищ председатель, - весело воскликнул Оленич, - поживем - увидим! Ты мне вот что скажи: как найти дочку умершей учительницы Рощук?
– Лялю? Она живет у Варвары Корпушной. Татьяна Павловна снимала комнатку, там и живет дочка. Уже выросла, восемь классов закончила, хочет пойти на ферму дояркой. Она у нас мастерица коров доить!
– Ляля Рощук? Доярка? Да ведь ей сейчас всего-то пятнадцать лет!… Ну а кто мне расскажет о Татьяне Павловне? Мне бы поподробнее узнать о последних годах ее жизни.
– Погоди, погоди! Разве ты знаком с ней?
– Да, и притом очень даже хорошо. Она к нам в госпиталь приходила, шефствовала над Петром Негородним. Я так думаю, что он и рекомендовал ей поехать в Булатовку. Иного объяснения нет. Она не рассказывала об этом?
– Если кто и знал что-нибудь, так это Варвара: они между собой ладили. Татьяна Павловна ведь недолго прожила, ни с кем особенно не дружила. Да, послушай, капитан: сегодня звонили из районо, справлялись о Степане, об этом шалопутном пацане. Морока мне с ним! Вот видишь, власти как у мальчика не побегушках, а спрос как с хозяина. Степан будущий призывник. Возьми ты на себя поиски, обойдись без милиции. Если воспитывать детей с помощью милиции, сам понимаешь, последнее дело. Дальше, как говорится, некуда.
«Да, ему не позавидуешь, - подумал Оленич по дороге домой.
– А за парнишку и мне надо бы побеспокоиться. Ставлю перед собой первое боевое задание!»
8
Жизнь захватила его сполна, увлекла так, что он почти не думал о себе, о своей хвори. И с каждым днем забот все прибавлялось.
И еще один день промелькнул незаметно. Андрей поздно возвратился в свою хатенку, позже обычного пообедал и прилег отдохнуть. Натруженная культя ныла. Он постарался расслабиться и немного вздремнуть.
Поднялся приободренный. К морю пошел уже после полудня, когда в селе стояла нестерпимая духота. Но море казалось прохладным. Оно разливалось, тихое, полное блеска и сверкания. Вода с шуршанием выкатывалась на прибрежный песок и тут же убегала назад, оставляя кружево пены. Вдали море набирало голубизны и далеко, у горизонта, становилось уже синим. По спокойной глади воды медленно шли две баржи и один белый пароход, подтягиваясь к Тепломорскому порту. А напротив пляжа, за бакенами, застыли, как нарисованные, белые косые паруса рыбачьих лодок. Казалось, утомленные в полете чайки опустились на воду отдохнуть. Почти каждый день он видит одно и то же, и не надоедает, больше того, всякий раз ему открывается какая-то неведомая, но захватывающая новизна. Наверное, это красота еще не познанного им мира.
На песке, у самой воды, - шум, крики и смех детишек. Взрослые, разморенные зноем, почти все лежат на горячем песке - кто под зонтом, кто под натянутой на колья простыней. Некоторые спят прямо на солнце, прикрыв лица полотенцами или чем иным. «Наверное, это самые здоровые и крепкие люди», - подумал Оленич.
Он прошелся вдоль пляжа, стараясь держаться в тени, нашел укромное, безлюдное местечко, разделся и несколько минут нежился на солнце. Но, помня приказ Гордея - солнцем не злоупотреблять, особенно дневным и послеполуденным, Андрей попрыгал на одной ноге в воду. И снова, как во все эти дни, - беспредельное удовольствие, облегчение всему телу. Даже голова, кажется, остывала от дневных забот и душе приходило умиротворение.