–  Так точно, товарищ капитан!
– воскликнула Тоня весело и даже поднесла руку по-военному.

Эдик восхищенно бросил ей:

–  Здорово у тебя получается!

Оленич сказал Эдику:

–  Я пойду, а тебя Тоня проведет так, чтобы никто не видел.

10

Оленич покинул сельсовет в странном душевном напряжении: так неожиданно приехал Эдик, так сильно предчувствие чего-то очень важного, и, идя домой, он не замечал, как все время ускоряет шаги, и лишь перед самым домом удивился, что почти бежит, громыхая костылями. Вошел в свою комнату и не раздеваясь упал на кровать.

Неожиданно на память пришел тот телефонный звонок, когда в парке напали на Витю: а что, если звонил Эдик? Теперь вспоминается, что голос был похож на его голос, но тогда Оленич, пораженный страшной вестью, не среагировал, хотя звонок и насторожил его. Тем более, что произнесено было имя человека, так странно связанного с судьбой самого Оленича. Крыж! Какое отношение имеет Эдик к этому изменнику Родины?

Из кухни послышалось рычание Рекса, значит, кто-то чужой во дворе. Андрей поднялся и, успокоив пса, отворил наружную дверь. У порога стоял Придатько.

–  Проходи.

Войдя в комнату, Эдик осмотрелся:

–  Неплохо устроились, кэп.

–  Непонятный ты человек, - произнес Оленич, глядя на Эдика, вдруг утратившего свою обычную самоуверенность.
– Садись к столу. Тебе чего - чаю или, может наливки какой, а?

–  Будем пить чай. Спиртное у меня всегда есть, а чай лишь изредка. Интересно получается! Приехал я как это ни странно, по крайней мере напакостить вам…

–  Напакостить вроде самое малое? Я так понимаю?

–  Вы все правильно понимаете, кэп. Вообще, вы обречены. Убрать вас должен если не я, то Крыж. Вы догадались, что я как-то связан с ним?

–  Это меня мучает больше всего, как самое невероятное. Ты и - Крыж!

–  Так вот, им владеет всепожирающая ненависть к вам плюс дикое чувство мести.

–  Значит, я промахнулся тогда, в сорок втором?

–  Да. А теперь, видно, он промахнулся. Старик ослеплен жаждой мести и не понимает, что сейчас не война, а он уже не каратель из отряда Хензеля.

–  Вот как! Значит, это он свирепствовал в этих местах?

–  Да. Это он, Шварц. Он же - Крыж…

Эдик посмотрел в окно: день клонился к вечеру, тени становились все длиннее, и во дворе начали сгущаться сумерки.

–  Давайте выйдем из хаты, - попросил Эдик.

Он долго рассматривал подворье, потом подошел к старому абрикосу:

–  В этом дереве должны быть пули. Он здесь расстрелял Чибисов - мать и дочь…

–  Ты это наверняка знаешь?

–  Да, - тихо произнес Эдик.

Оленич понял, что парень не врет, что все так и было, как он говорит, но откуда ему известно? Неужели сам Крыж рассказал? Но такое можно доверить только очень надежному, очень близкому человеку, да и то сто раз обдумав. И лишь отчаяние заставит рассказать о таком. «Наверное, ему деваться уже некуда. И если я один мешаю ему, то, действительно, выход - убрать меня. Но не думаю, что только я на его пути».

–  В этих местах, наверное, много свидетелей совершенных им преступлений, и поэтому ему самому появляться здесь опасно. Чтобы достать меня, нужно кого-то послать. Вот он и нашел тебя. Верно?

–  Да, конечно. Но почему вы не спрашиваете, где он?

–  Зачем? Меня он не очень интересует. Я хочу знать больше о тебе. Ты меня волнуешь. Если я правильно понял, тебе поручено убрать меня. Но вот ты передо мною, и тебе ничто не мешает прикончить меня. У тебя силища быка, а я немощен. Даже сопротивления не окажу. В чем дело? Кажется, я понял, что ты не хочешь служить Крыжу, ты не хочешь портить свою жизнь ради прихоти старого преступника, тем более собою прикрывать следы его злодеяний. Тебя могу понять, его - нет. Почему он верит тебе?

–  Вынужден верить. Он сам уже ничего не может. Он трус.

–  А, как я забыл об этом! Он и тогда был жалок и мерзостен… Трусы к старости становятся почти безвольными ненавистниками и паникерами. Они бы весь мир уничтожили, если бы им власть!

–  Вот это меня и испугало. Но я не наследовал его качества.

–  Что ты думаешь делать дальше?

–  Хочу с вами посоветоваться.

–  При чем здесь я? Ты связался с Крыжом, ты и развязывайся.

–  А если не только его и меня касается? А если нужно, чтобы люди знали? И пока еще не все я знаю… Хочу все узнать! О нем, о его злодействах. Я должен все знать, и вы должны помочь мне возненавидеть его… Он - мой отец.

–  Значит, отец… Это меняет существо дела. Вот откуда та фраза: «Да что мы перед силой божьей!»

–  Еще в тот вечер, когда я произнес ее, я понял, что вы все помните. Я ведь нарочно выпалил тогда, даже вроде и не к месту, эту поговорку.

–  Но куражился ты искренне.

–  Я действительно такой бесцеремонный, но это не значит, что я без стыда и совести. Тогда я бесился из-за Людмилы Михайловны. Мне показалось, что кто-то из богачей мира сего обронил случайно редкостной красоты драгоценность, а я нашел. И хотел, конечно, завладеть ею. Но тут вы со своей дружбой, переросшей в любовь… Я думал, что это для нее прихоть, каприз, который развеется, как только я пообещаю ей жизнь в Киеве. Оказалось, драгоценность не для меня… Ладно, что ворошить прошлое!