Но ведь этим в конце концов добыто лишь то, что уже известно, лишь то, что уже заранее выражено в определениях стоимости, в "большой посылке дедукции", в исходном основоположении.

А как быть дальше? Как вычитать в реальных экономических явлениях денежного обращения такие теоретические определения, которые выражали бы свойства денег столь же необходимые, как и те, которые "выведены" из понятия стоимости? Как прочитать в реальных деньгах такие характеристики, которые принадлежат им с той же необходимостью, как и всеобщие стоимостные определения, но одновременно составляют отличие денег от всех прочих форм существования стоимости?

В этом пункте "дедукция" становится невозможной. Приходится прибегать к "индукции", имеющей своей целью выделение таких определений, которые одинаково общи всем без исключения случаям движения денег, "специфические общие признаки" денег...

Рикардо так и вынужден поступать. Он черпает дальнейшие теоретические определения денежной формы путем непосредственной "эмпирической индукции" -- путем выделения того абстрактно общего, что имеют между собой все без исключения явления денежного обращения. Он непосредственно "обобщает" явления денежного рынка, внутри которого одновременно обращаются совершенно различные формы денег и металлические монеты, и золотые слитки, и бумажные деньги и т.д. Он ищет то "общее", что металлические деньги имеют с бумажными кредитными билетами, с золотыми и серебряными слитками, с банковскими обязательствами, с векселями и т.п. И в этом заключается роковая слабость его теории денег.

Он на этом пути абстрактно смешивает теоретические определения денег как денег с теми свойствами денег, которыми они на деле обязаны капиталу, совершающему в них свое специфическое движение, не имеющее ничего общего с явлениями денежного обращения как такового. В итоге за законы движения денег он прямо принимает законы движения банковского капитала, и обратно -- сводит законы банковского капитала к законам простого металлического обращения. А деньги как таковые -- как особое экономическое явление -- теоретически так и остаются непонятыми, вернее -- понятыми неверно.

Но Рикардо сам чувствует неудовлетворительность такого метода. Он понимает, что чисто эмпирическая "индукция", к которой он вынужден в данном пункте прибегать, по самой ее природе не дает и не может давать необходимого вывода о природе денег. И это понимание у него проистекает не из чисто "логических" соображений. Дело в том, что он постоянно полемизирует с руководителями банков, с финансистами, которые, по его мнению поступают с деньгами не сообразно с их стоимостной природой, а вопреки ей. В этом он видит причину всех неприятных коллизий и нарушений в сфере денежного обращения. И именно это побуждает его выяснить "истинную" сущность и природу денег, а вовсе не философски-логический интерес.

Но ведь эмпирически данная картина денежного обращения непосредственно являет взору не "истинную природу" денег, а как раз обратное "не соответствующее" природе денег обращение с ними, результаты "неправильных" действий банков с деньгами.

Так что эмпирическая "индукция", как прекрасно понимает сам Рикардо, в лучшем случае даст обобщенное выражение "неистинного", не соответствующего природе денег движения и никогда не даст обобщенного выражения такого движения денег, которое соответствует закону их существования...

Иными словами, он хочет найти теоретическое выражение тому движению денег, золота, монет, бумаг и т.д., которое непосредственно отвечает требованиям всеобщего закона стоимости и не зависит (как то происходит в экономической реальности) от произвола, своекорыстия и капризов руководителей банков. "Истинную" природу денег он ищет с той целью, чтобы практик-финансист мог им руководствоваться и поступал бы не так, как он поступает до сих пор, а иначе -- не вопреки, а в соответствии с требованиями, вытекающими из "природы денег".

Эту задачу он и старается решить с помощью "дедуктивного" выведения теоретических определений денег из закона стоимости, которое одно и может показать необходимые, в самой природе денег заключенные, характеристики.

Но "дедуцировать" специфические отличительные черты денег как таковых, не содержащихся в теоретических определениях всеобщего закона стоимости, а составляющие особенность денег как особого вида стоимости, ему уже не удается.

Специфические черты денег никакими ухищрениями уже не "выведешь" из определений стоимости. Их волей-неволей приходится получать уже не "выведением" из всеобщего принципа теории, а чисто эмпирической "индукцией", отвлечением абстрактно общего от всех без исключения форм денежного обращения, включая и металлические и бумажные деньги, и государственные и банковские билеты, и все прочее.

Понимание денег именно поэтому так и осталось одним из самых слабых разделов теории рикардианской школы.

"Дедукция" его поэтому в действительности остается прежней, чисто формальной "дедукцией", которая позволяет вычленить в явлении лишь то, что уже заключалось в определениях всеобщего понятия, а "индукция" по-прежнему остается чисто эмпирической, чисто формальной, а не теоретической, то есть не позволяет отвлечь от явления лишь те черты, которые принадлежат ему необходимо, лишь те черты, которые связаны с природой явления атрибутивно, а не появились в нем в силу влияния внешних, не связанных с его природой, обстоятельств...