Ветер колеблет колкийШляпы моей края.Перелетают пчелкиВ зелени у ручья.Пыля, идут богомолки,Хотел бы уйти и я, —Туда, за дальние елки,В синеющие края!..Но как же книжные полкиИ дом, и сад, и скамья?Ах, снова в висках иголкиЗадвигали острия…
<1912>
494. БРЕД
Я слышал топот множества коней.Лязг стали, воинства глухие клики,И этот шум все делался сильней.Казалось мне, что призрак огнеликийБезумия несется на меня;А я лежал меж сохлой повиликиИзмученный, бессилие кляня,Пытаясь тщетно, вставши на колениПроизнести заклятие огня.Но вдруг сколь сладкое преображеньеПроизошло. — Лязг, топот, и пожарРастаяли туманом в отдаленьи,И замолчало пение фанфар;Прохладою целительной смененный,Оставил грудь мою смертельный жар.Я поднял взор и встретил взор влюбленныйПрелестной девы. Светлой тишинойВсе было полно, лишь прибой бессонныйЗвучал вдали, блистая под луной.
<1912>
495
Облаков закатные разводы,Сильно пахнет гретая смола.Волжские слегка дробятся водыПод ударами весла…Ты моя, или уже чужая?В этот миг ты думаешь о ком?Я тебя печально провожаю,Медленно машу платком.Тройка ждет, сверкая бубенцамиИ звеня. Все гуще синий мрак.Белый между смуглыми гребцамиТихо гаснет мой маяк.
<1912>
496
Давно угас блистательный Июль,Уж на деревьях — инея подвески.Мои мечты колеблются, как тюльЧуть голубой оконной занавески……Любовь прошла и разлучились мы,К кому же я протягиваю руки?Чего мне ждать от будущей зимы, —Забвения или горчайшей муки.Нет, я не ожидаю ничего…Мне радостно, что нынче вечер ясный,Что в сердце, где пустынно и мертво,Родился звук печальный и прекрасный.
<1912>
497. КИНЕМАТОГРАФ
Воображению достойное жилище,Живей Террайля, пламенней Дюма!О, сколько в нем разнообразной пищиДля сердца нежного, для трезвого ума.Разбойники невинность угнетают.День загорается. Нисходит тьма.На воздух ослепительно взлетаютШестиэтажные огромные дома.Седой залив отребья скал полощет.Мир с дирижабля — пестрая канва.Автомобили. Полисмэны. Тещи.Роскошны тропики, Гренландия мертва…Да, здесь, на светлом трепетном экране,Где жизни блеск подобен острию,Двадцатый век, твой детский лепет раннийЯ с гордостью и дрожью узнаю.Мир изумительный все чувства мне прельщает,По полотну несущийся пестро,И слабость собственная сердца не смущает:Я здесь не гость. Я свой. Я уличный Пьеро.
498
За трепещущей парусинойВижу сад. Луна над осинойВыплывает. Все ветки голы.Вид — невеселый!Поздней осени пантомима!Тени цепью несутся мимо.О, фантомы! Их ветер гонит,Снег похоронит.Зыбкий луч трепещет на лицах,Красной слизи комки — в петлицах,На губах пустая забота,Вкус креозота.А луна не дышит в тумане,Как в английском старом романе,Где глядят с эстампов на медиЛорды и леди.
499
Все злит меня, но более всегоТоскливое бессилие мое.О, если бы не думать ничего, —Мгновенно унестись в небытие!И хитрости не надо никакойДля этого — английский пистолетСнять со стены спокойною рукой,Забыв сияние прошедших лет.Нет больше силы тешиться мечтой,И скучных дум внимать постылый плеск,Но страшен мне насечки золотойТаинственный и безразличный блеск!
500
Всегдашней лихорадкой,Притворною тоской,Ребяческий и сладкийСменяется покой.С утра — привычный трепетС расчетливостью пью.Рука фигурки лепитИ учит бытию.Владеет саблей турокИ музыкант смычком…Среди моих фигурокНе вспомню ни о ком.Да! Сердце бьется скоро,Искусно трепеща,Отчетливы узорыФиглярского плаща.Мелькают туфли, груди,Прически, рукава —Не мысли и не люди, —Постылые слова.