— Как мне советовать, дядя Гвандж, ведь этим конем правительство наградило его за храбрость. Никогда он не расстанется с ним! И, правду сказать, самое интересное всегда связано с риском… Носиться на лихом скакуне — это радость! А что за удовольствие трястись на смирной кляче?

— Лихой лошади нужен и лихой молодец, друг мой!

— А чем не молодец Арзакан, дядя Гвандж?

— Э-э-э! Даже странно, что это говоришь ты. Кто слышал о молодечестве Звамбая? Я в его годы десятками побивал таких молодцов.

Несправедливое унижение друга детства задело Тараша. Но из уважения к старику он не возразил ему и, недовольный, умолк.

Некоторое время ехали молча. Вдруг сзади послышалось победное «ваша!».

Гвандж обернулся.

— Смотри-ка, какие хитрецы, вот змеиное отродье! — прошипел он. — Ведь вон сколько буйволов валяется в грязи, так нет, нарочно не впрягают их. Вцепились сами в трактор и вывозят!

Тараш приостановил лошадь. Видит: Чежиа, Арзакан и несколько молодцов соскочили с лошадей, передали поводья женщинам, подобрали полы чох и шинелей и уперлись спинами в машину. С криками «ваша!» вытаскивали они ее из трясины…

— А почему, дядя Гвандж? Почему они не впрягли буйволов?

— Да потому, что боятся, как бы народ не засмеял тракторы!

Тараш невольно улыбнулся.

— Хорошо бы они сделали, если бы забрали свои чертовы машины и убрались с ними куда-нибудь подальше, — в сердцах произнес Гвандж.

— Поверь мне, голубчик, — убеждал он Тараша, — наши буйволы лучше всяких тракторов управятся с полями.

Тараш поднял на него глаза. Гвандж сидел на коне, точно влитый.

— Сколько вам лет, дядя Гвандж?

— Я никому этого не открываю.

— Отчего, дядя Гвандж?

— Старость, страх и голод становятся ощутимее, когда упоминаешь о них… Лучше не говорить, голубчик!

Опять поехали молча. Слышны были только отдаленный топот и фырканье коней. Порой доносился издалека вой шакалов.

— Видно, много шакалов в этих местах? Старик не ответил.

— Вы не ходите на охоту, дядя Гвандж? — снова спросил Тараш.

— Как не охочусь? Дай бог и тебе и моему Отару столько лет жизни, сколько кабанов, оленей и медведей затравил я на своем веку. Теперь, конечно, не то.

Отсюда до Адлера — километров триста. Не счесть, сколько раз проезжал я по этой местности, охотясь. Видишь, направо мандариновые сады, — раньше там все было покрыто лесом.

А трясины колхидские, а поля Джугеджиани! Вот где была охота!

Сейчас повсюду — совхозы, плантации! Железная дорога, тракторы и автомобили распугали лесного зверя. Наши отцы и деды были поумнее нас с тобой.

Наверное, и ты слыхал, что в старину лесов и болот с умыслом не трогали. А почему? Чтобы отгородиться от нападающего врага, чтобы его заела здешняя лихорадка. Когда соседи, бывало, посылали к нам послов для переговоров, их водили по этим болотам.

От Анаклии до Зугдиди — не более двадцати километров, а послов водили целых пять дней, оставляя ночевать в открытых шатрах, чтобы их посильнее искусали комары. Комары тут водились такие хвостатые, — что твоя саранча… А теперь повсюду дороги, и каждый на перекрестке выставляет свой зад.

Тогда болота и горы были для нашей страны самыми крепкими и неприступными крепостями. В этих непроходимых топях застревали целые стада оленей.

— А медведь тоже водился здесь, дядя Гвандж?

— Медведей и волков было больше, чем зайцев.

— Скажи-ка, дядя Гвандж… — начал Тараш, но в это время заметил у дороги одинокий дворик с низеньким плетнем. В глубине двора к столбику был привязан буйволенок. Он упал и, запутавшись в привязи, беспомощно барахтался.

Тараш соскочил с лошади, попросил Гванджа подержать повод и ловким прыжком перескочил через плетень. Буйволенок, по-видимому, только недавно оторванный от материнских сосцов, лежал на земле обессиленный. Лежал, слабо шевелясь, точно ожидал помощи, и своими прекрасными, как у лани, глазами глядел на Тараша.

Тараш обнял его нежную шею, развязал веревку. Потом приподнял маленькие ножки с гишеровыми копытцами, распустил петли и поставил буйволенка на ноги.

Малыш качнулся, замычал беспомощно и протяжно, попытался шагнуть, но передние ноги изменили ему, и он снова опустился на колени.

Тараш терпеливо помог ему встать, потрепал ему на прощанье яичко, словно говоря: «Ты же мужчина, такая слабость не к лицу тебе!»

Поехали дальше.

— А ты на медведя не охотился? — спросил Гвандж Тараша.