Я побежал к ним навстречу, и папа уже издалека заулыбался. А Татьяна Филипповна озиралась по сторонам, потом поняла, что это я бегу, и тоже заулыбалась. И Федор Матвеевич - он шел немного сзади - улыбался.

Я подбежал к папе, и он приподнял меня, а потом поставил на дорожку.

–  Ну и далеко же ты забрался в свой лагерь, - сказал он, - спасибо, вот товарищ сюда же шел, подсказал.

И тут я увидел, что Федор Матвеевич совсем не улыбается, а стоит удивленный.

–  Вы, простите, Колин отец?
– спросил он.

–  Отец. А вы, видимо, работник лагеря?

–  Как же я сразу не догадался! Ведь вы так на Колю похожи.

–  То есть он на меня, - сказал папа.
– А вы, простите?…

–  Я на минуту к Коле. У меня в городе дела, так что я оторву одну минуту, не более того…

И Федор Матвеевич протянул мне два пакета.

–  Держи, Коля. Здесь книга «Редкие животные нашей Родины», а тут - «Золотой ключик» и фрукты… А я побежал. Всего вам доброго… А то на поезд опоздаю, - объяснил он папе и Татьяне Филипповне.

–  Мы ведь с вами знакомы, не правда ли?
– спросила Татьяна Филипповна. Она изо всех сил вглядывалась в лицо Федора Матвеевича.
– Мне кажется, я с вами училась в одном институте… Только не могу вспомнить вашу фамилию. Вас все звали Димочкой.

–  Нет, вы меня простите, я в институте не учился. А зовут меня - Федор Матвеевич, вас же - Татьяна Филипповна, правильно?

–  Правильно, - сказал удивленно папа.

–  Еще раз прощайте, я побежал.

Он повернулся и быстро-быстро пошел к воротам.

–  Странный какой человек, - сказал папа, - ехал такую даль, а задержался на минуту.

–  Просто он деликатный, - объяснила Татьяна Филипповна, - увидел, что приехал отец, и решил не мешать.

–  Он с маминой работы, по-видимому?

Я не стал объяснять, кто он, и молча кивнул: «С работы».

–  Показывай-ка свой лагерь.
– И мы пошли по аллее.

Я показал им нашу дачу, потом провел мимо трибуны и мимо мачты, на которую залезал. И рассказал им про торжественную линейку.

–  Вот на эту мачту залез?
– удивился папа.
– Я бы не смог, я до сих пор боюсь высоты.

Потом мы пошли через лес на озеро.

–  Надо же - черника растет! Самая настоящая черника!
– удивилась Татьяна Филипповна, когда папа сорвал несколько ягодин и протянул ей.
– Я уже лет пятнадцать, как в лесу не была.

–  Ты что же - купаться надумал?
– спросил папа, когда мы подошли к озеру.
– Совсем самостоятельным стал мужчиной.

–  Конечно, поплаваю, - сказал я.

Они сидели на песке под сосной, а я плавал разными стилями: и на спинке и полукролем.

Они волновались все время - особенно Татьяна Филипповна, - даже вскакивали несколько раз, когда я уплывал к краю купальни.

–  Я сюда каждый день заплываю, - успокаивал я их, - нам со Светой разрешают.

Тут я вспомнил, что со Светой мы уже не разговариваем три дня, плавать мне расхотелось, и я пошел на берег.

–  Ты, по-видимому, чемпион в своем лагере?
– спросила Татьяна Филипповна.

–  У нас первый отряд за купальню заплывает.

–  И не вытираешься?
– спросил папа.

–  Конечно, нет. Я всегда так высыхаю, от солнца.

Мы пошли снова через лес. Тут папа от нас отстал немного, постоял, пошевелил губами, догнал нас и спросил Татьяну Филипповну:

–  Не пора ли нам к дому?

–  Не пора, - засмеялась она.
– Я же сказала, что сама кончу вечером весь расчет.

Папа сразу снова повеселел и даже побежал со мной наперегонки до высохшего дуба. Про этот дуб нам говорили, что ему двести десять лет. Я бежал быстро и слегка обогнал папу.

–  Стареет отец твой, стареет, - пропел папа.

Потом они все-таки собрались уезжать, и папа оставил мне книгу «Занимательные математические задачи трех последних тысячелетий».

–  Ты тут не все поймешь, но это не страшно. Хотя я в твое время щелкал эти задачи во сне.

Я проводил их до ворот. Дальше бы не пустили дежурные.

Поэтому я влез на забор, перевесился и долго смотрел, как они уходили по дороге, как поворачивались ко мне, прощально махали мне и снова шли дальше.