– Насчет сбора - это точно, - саркастически изрек старший из заросших, демонстрируя, очевидно, вечный страх диссидентов перед прослушкой. Не то чтобы совсем беспочвенный, но чрезмерно преувеличенный по сравнению с реальностью.

Тем временем Ирина принесла еще одну табуретку, но вместо того, чтобы оставить ее для ожидавшегося гостя, села на нее сама, оставив свой стул незанятым. Фридрих подивился, кого это принимают с такими почестями - уж не саму ли госпожу Новодворскую? Хотя нет, о ее визите в Россию ему бы сообщили - равно как и о любом другом деятеле СЛС верхнего уровня. А вот какой-нибудь неприметный тип, выполняющий функцию эмиссара, вполне может быть... хотя, конечно, не стоит ожидать серьезных переговоров в присутствии "сочувствующих" и "интересующихся" с улицы.

Юрий, воспользовавшись краткой паузой в речи Фридриха, открыл рот для ответа. В первый миг он как будто не знал, что сказать, но затем, к удивлению Власова, даже и не попытался опровергнуть прозвучавшее возражение по существу.

– Тем важнее развалить империи как можно скорее, - заявил он вместо этого.
– Пока они не приспособили технический прогресс для окончательного закабаления народа и уничтожения самой возможности демократии!

Хлопнула входная дверь, и несколько секунд спустя почетный гость вошел в комнату.

Фридрих подумал, что сегодня воистину день нежеланных встреч: на пороге стоял Майк Рональдс собственной персоной.

– Zdrastuyte, - сказал он с сильным акцентом, обводя взглядом присутствующих и особо задержавшись на Власове.

– Hello, Mike, - панибратски ответил Эдик (не исключено, впрочем, тут же подумал Власов, что по просьбе самого американца при их прошлой встрече) и тут же продолжил куда более официальным тоном: - Ladies and gentlemen, let me introduce you Mr. Mike Ronalds, our guest from the Free World, a journalist of the New York radio. Let us welcome Mr. Ronalds.

Толстая в розовом бурно зааплодировала, словно забыв, как только что снисходительно отзывалась об американских пережитках варварства. Ее почин подхватили остальные. Аплодисменты вышли куда более дружными и продолжительными, чем доставшиеся фрау Галле.

– Sit down please, - продолжил Эдик, обращаясь к Майку, - here you can see the meeting of Russian democratic patries members and other democratically minded people who want to participate in the struggle for liberation of Russia...

– Is THAT man also democratically minded?
– не переставая по-американски улыбаться, спросил Рональдс, бесцеремонно указывая на Власова пальцем.
– Looks like he isn't fond of free media. He's the certain man who escorted Mrs. Galle from the D.G.B. jail, but she still looked like a prisoner under his... protection.

Ну разумеется, со злостью подумал Фридрих. Господину демократическому журналисту нужно show. Разоблачение агента спецслужб на демократическом совещании в прямом эфире... pardon, в записи. Диктофон, конечно, уже включен. ДиДжиБи, грамотей... никогда Бутырка не была тюрьмой ДГБ... впрочем, вполне вероятно, что он это знает.

Игорь уже гневно разинул рот, собираясь, как видно, оправдать все надежды американца.

– Да, я действительно встретил госпожу Галле при ее освобождении из Бутырской уголовной тюрьмы, - упредил обвинительные реплики Фридрих, ненавязчиво подчеркнув слово "уголовной".
– Что вас удивляет? Мы познакомились в самолете. Меня очень встревожило случившееся с ней происшествие, и я был рад помочь своей соотечественнице... я ведь считаю Дойчлянд своей второй родиной, - добавил он, вспомнив, что по легенде родился в России.
– И я действительно оберегал ее - усталую, испуганную женщину, пережившую не лучшие два дня в своей жизни, разлученную с маленьким сыном и волнующуюся о его судьбе. Оберегал от толпы журналистов, которые набросились на нее, как стервятники на падаль. И если я был не вполне вежлив с господином Рональдсом, то это было продиктовано исключительно его навязчивой бесцеремонностью.

Всю эту тираду Фридрих демонстративно произнес по-русски, полагая, что журналист, прибывший работать в страну, обязан знать ее язык. В конце концов, этому условию отчасти удовлетворяла даже Франциска, хотя ее русский был почти так же плох, как положение Красной Армии весной 1943 года. Однако Рональдс лишь недоуменно зыркал по сторонам и морщил лоб, пока догадливый сосед слева, наклонившись к журналисту, не принялся переводить.

– Фрау Галле, вы можете это подтвердить?
– прокурорским тоном осведомился Эдик все так же по-английски.

– Да, - ответила Франциска на том же языке, медленно подбирая слова.
– Этот джентльмен... он очень помог мне. Я действительно тогда не могла... говорить интервью.

– Народ имеет право знать!
– заявила худая женщина с безумным огоньком в глазах, на которую Власов прежде не обращал внимания. Она тоже говорила по-английски - точнее, пыталась это делать. Слова стояли в правильном порядке, но произношение было чудовищным.

Похоже, почувствовал Власов, собравшаяся здесь публика настолько привыкла к разговорам на отвлечённые темы, что и сейчас готова была свернуть на привычную колею - если только удастся как-нибудь заткнуть настырного журналиста. Хорошо, что он не знает языка...
– Право знать что?
– осведомился Фридрих, упрямо придерживаясь русского.
– Право знать, как выглядит растерянная и испуганная женщина? Представьте, что вы попали в катастрофу. И выбираетесь из-под обломков - в разорванной одежде, в крови, в грязи, в слезах от нервного шока. Вам очень хочется, чтобы вас в таком виде выставляли напоказ всему миру?

– Общество имеет право на информацию, - непреклонно повторила та всё на том же языке.
– Свобода слова - величайшая ценность демократии.

– Вот как? А мне казалось, что высшая ценность демократии - интересы личности. Которые приоритетны по отношению к интересам общества. Во всяком случае, так сказано в редакционной статье в последнем номере "Свободного слова", - у Фридриха промелькнула мысль, что приобретённый на Тверской экземпляр газетёнки себя всё-таки окупил: цитата пришлась кстати - его шансом выбраться из неприятной ситуации было продолжение теоретического спора.