— Ужин, ваша милость, — объявил слуга и, с опаскою косясь то на Ларика, то на Мелина, поставил поднос на круглый столик, что располагался в середине комнаты.

Ушел он так же быстро, как и явился. Молодые люди и мастер Герман (они достаточно проголодались) кинулись к принесенному. Сдернули салфетки: из глубоких глиняных тарелок их поприветствовали аппетитным сочетанием запахов холодные копченые колбасы, квашеная капуста, полкаравая хлеба и три яблока. А в низком, пузатом кувшине оказалась сыта — теплая вода с медом.

Трое узников придвинули к столику табуреты и начали трапезу. Есть пришлось руками: ни вилок, ни ножей им не выдали. Так всегда и везде полагалось обходиться с заключенными.

— Что ж, бывало и похуже, — вздохнул Ларик, отламывая себе чуть подгоревшую горбушку (в последнее время он привык к изысканному, разнообразному питанию и столовым приборам из серебра, и такое возвращение к простецкой трапезе не вызвало у него особых восторгов).

Мелин же, нисколько не сокрушаясь, задумчиво жевал колбасу, хлеб, пальцами брал янтарные пучки капусты, а те капали прозрачным, золотистым рассолом.

— Мой лорд, я вижу, вы в большом волнении, — сказал мастер Герман, покончив с ужином. — Вы разрешите дать вам пару советов?

— Конечно, — кивнул юноша, вытирая руки салфеткой, — разве не знаешь: от тебя все советы я принимаю с радостью.

— Приятно слышать, — улыбнулся старый наставник. — Тогда запомните мои слова: что бы вы ни решили делать, лорд Мелин Лагаронский, ваши дела не должны принести вреда вашей стране и вашему отцу-королю. Вы не простой, а державный человек. Именно этим и руководствуйтесь, принимая решение. Если вы подчинитесь лорду Гошу, станете играть по его правилам, Лагаро ввергнется в войну. И не только внешние враги станут терзать нашу землю — внутренние распри, не так давно задремавшие, разбухнут, как грибы после дождя, отравят землю, реки, воздух. Сосед пойдет убивать соседа, брат — брата. Разве так должно быть?.. Я это говорю, чтоб вы поняли: не стоит уравновешивать судьбу всего Лагаро с судьбой одного или нескольких людей…

— Ты убеждаешь меня пожертвовать тобой и теми другими, чьим жизням угрожает Гош, но только не плясать под его дудку? — сквозь зубы прорычал Мелин. — Неужели мир этого стоит?

— Двух-трех на заклание, чтобы тысячи жили. Это дешево, очень дешево. Поверьте мне: я воевал — я знаю, скольких может поглотить война, — ответил Герман. — Я сам не позволю себе жить, если буду знать, что цена моей жизни — мир и благополучие родины.

Мелин молчал, судорожно сжав кулаки. Не нравилась ему та картина, которую обрисовывал наставник: кровь и мрак были ее основными красками.

— Скажите мне, мальчик мой: лорд Гай угрожает той девушке? Нине? — вдруг спросил Герман и, не дождавшись ответа, продолжил. — Если вы ее любите, вам будет очень тяжело…

— Это и тебя касается! Я не хочу терять ни тебя, ни Нину, ни Ларика, ни кого бы то ни было! Я не хочу ничьей смерти! И меня бесит, что я попался, как кур во щи, и должен подчиняться дурным планам Гоша! — с таким рыком Мелин вдруг пнул стул, с которого подскочил при этой вспышке гнева.

Стул улетел далеко к стене, где врезался в комод и упал, лишившись одной из ножек.

В дверь их комнаты с другой стороны предупредительно забарабанил кто-то из охранников, довольно невежливо советуя не бушевать темной ночью.

— А то скрутим всех, чтоб спалось спокойно! — такими словами сопроводил совет.

— Я решил, — зашипел Мелин, взяв себя в руки. — Я начну свою игру. И перебью Гошу масть! Я ведь тоже кое-что кумекаю, кое-что могу. И я многое надумал. Пусть, пусть я буду послушной цацкой для Гая Гоша. Но — до поры до времени. Я ж не дурак — понимаю: как только во мне пропадет необходимость, он уберет меня с дороги и сам возьмет то, что на какое-то время хочет отдать мне — корону.

— Это опасно! Это очень опасно! — заговорил Герман, хватая юношу за плечо. — В подобных интригах в свое время сложили головы иногие из тех, кто были поискусней вас…

— Не опаснее боя на стенах Илидола, — возразил Мелин. — Голову сложить? Не так это страшно, как некоторые думают… А вот Нину я ему не отдам! Не отдам!

Ларик переглянулся с мастером Германом: их обоих не на шутку встревожили волчьи огни, полыхавшие в глазах кронпринца, и сталь, звенящая в его голосе. В самом лице молодого лорда проявилось что-то звериное: даже верхняя губа подрагивала, словно готовилась обнажить клыки. А кулаки парня сжались так, что костяшки пальцев побелели и хрупнули.

— Утро вечера мудренее, — выдохнул юноша, заметив, что товарищи по заключению смотрят на него с замешательством и даже опаской. — Последуем совету нашей охраны и ляжем спать…

Сны, которые видел в ту ночь наследник лагаронского престола, были темны и нехороши.

Он смотрелся в мутное озеро, в глубинах которого плавали и пожирали друг друга невиданные рыбы и змеи. Эти чудища пялили на Мелина свои горящие желтым и зеленым глаза… Их взгляды почему-то доставляли боль голове, и юноша закрывал лицо руками, чтоб не видеть ничего, кроме спокойной темноты…