Шрифт:
Вернувшись, Ушаков почувствовал, что Войнович с недоверием относится к его советам. А быть может, и недоброжелательно. По крайней мере, это явствовало из сравнения интонаций его писем за последнюю неделю и настроя состоявшейся встречи.
7 июля турецкая эскадра повернула на запад и к вечеру скрылась за горизонтом. С флагмана поступило приказание отправить «Берислав» вместе с тремя другими фрегатами в Севастополь для исправления повреждений, полученных в сражении.
Эскадра продолжала маневрировать к западу от Херсонеса, видимо, Войнович не решился укрыть всю эскадру в гавани.
Расставшись с Ушаковым, Войнович долго не мог прийти в себя. «Ушаков явно себя превозносит и нос задирает, считает, что все лавры достанутся ему. Как бы не так».
На днях в кают-компании флагман даже высказал свое мнение вслух командиру флагманского корабля «Преображение Господне» Селивачеву.
— Мыслимо ли одной авангардии Ушакова подобную викторию одержать? Получается, что эскадра присем лишь присутствовала.
Очевидно, он размышлял не о том, что на деле произошло во время сражения и кто был истинным «виновником» разгрома турок. Нет, его волновало, как Удачнее изложить события, чтобы командующий эскадрой выглядел главным в этом действии. Войнович в душе завидовал Ушакову еще со времен пребывания в Херсоне, когда тот отличился в борьбе с чумой и обратил на себя внимание Потемкина и самой императрицы. Мелкая зависть грызла его душу.
Когда Ушаков доложил ему свой, довольно пространный рапорт, Войнович битый час листал страницы, перечитывал написанное и наконец высказал то, о чем размышлял раньше:
— Прежде времени вышние награды многим испрашиваете.
— Они того заслужили, Марко Иванович, — твердо ответил Ушаков. — Я сам восхищен храбростью и мужеством Шишмарева, Лаврова, Копытова, потому и достойны они чести Святого Георгия, как, впрочем, и другие штаб- и обер-офицеры, а равно и нижние чины, служители вышнего внимания заслуживают.
Войнович напыжился, заерзал на стуле.
— Однако ж я-то сего не примечал. Ошеломленный Ушаков, еле сдерживая негодование, ответил:
— Не ведаю причин вашего недоброжелательства, но усматриваю в том забвение подвигов людей, под моим чином состоящих.
Пропустив возражения Ушакова мимо ушей, Войнович переменил направление полемики:
— Кроме прочего, ты ведь, друг мой, и баталию начал без моего сигнала, своевольничал. К тому же и линию строя нарушил.
— Великий Петр нам завещал не хвататься за устав, яко слепцу за стену. Атака неприятельского превосходного флагмана не терпит догмы. В том смысл моего маневра, и оным мы турок побили. — Ушаков говорил не торопясь, спокойно, уверенный полностью в своей правоте. — О сих действиях моих досконально изложил я в рапорте своем, который вы изволите видеть перед собой.
Ушаков понял, что дальнейший разговор может вылиться в перебранку, и поспешил откланяться.
На следующий день видимое равновесие между флагманами нарушилось. Войнович обвинял своего подчиненного во многих грехах.
«Милостивый государь мой, Федор Федорович! — вновь обращался к Ушакову его начальник. — Скажете ли мне, сколько вы оказуете неудовольствия, с какими дурными отзывами при всех господах моим поступкам поношение делаете. Прилагаю вам здесь рапорт его светлости, мною отправленный в особливом донесении. Правда мною никогда не скрыта и лишнее никогда не осмелился доносить. Весьма соблюл долг службы и честность. А вам, позвольте сказать, что поступок ваш весьма дурен, и сожалею, что в такую расстройку и к службе вредительное в команде наносите.
Сие мне несносно и начальствовать над этакими решился, сделав точное описание к его светлости, просить увольнения. Много непозволительного вами делается, как на письме, так и на деле, от сего службе наносится немало вреда, честность моя заставляет прибегнуть с просьбою к отвращению всех дурных следствий, как и вас уведомить, дабы не подумали, что какими-нибудь витиеватыми дорогами я поступаю, ибо должен воспоследовать решение.
Пребываю впрочем с истинным почтением, покорным слугою».
Еще не дочитав записку до конца, Ушаков мысленно перебирал в памяти события последних дней, после схватки с турками. С корабля он отлучался всего один раз, докладывал рапорт Войновичу. На «Святом Павле», среди своих офицеров, не припомнит, чтобы недоброжелательно отзывался о флагмане, не в его характере распускать шашни, тем паче о своих начальниках.
Наоборот, знал, что за его спиной иногда поругивают его самого, Ушакова, за крутой спрос с нерадивых. Так сие было и так будет и впредь. На том зиждется принцип его системы службы — каждый должен в совершенстве знать свое дело и потому исправно, ловко, быстро исполнять порученное ему по должности. Будь то офицер или матрос.
Насчет Войновича было прежде, в прошлом, в Херсоне, он всегда со вниманием выслушивал откровения Данилова и Пустошкина о Войновиче и обычно всегда соглашался с их высказываниями, не кривил душой. Но с тех пор минуло три с лишком года. Да и не могли те офицеры, в этом он твердо был убежден, заниматься наговорами.
Быть может, в пылу прошедшей схватки с турками обронил какое неосторожное слово? По поводу бездействия флагмана?
Так или иначе вопрос стоит ребром, и надобно прояснить все до конца. Выход один: избрать третейским судьей светлейшего князя.