Шрифт:
Сегодня первое сражение, в котором в большой степени от его, флагмана, умения и мастерства зависели, почитай, тысячи жизней его подчиненных. Однако все обошлось…
Ушаков спустился на верхний артиллерийский дек. Иван Лавров, весь в пороховой копоти, как и все пушкари, лихо, с некоторой бравадой сразу скомандовал:
— Сми-ирна!
Ушаков, любивший порядок, на этот раз не выслушивая рапорта, улыбнувшись, сделал отмашку. Возле орудийных станков в полумраке виднелись фигуры канониров с почерневшими лицами, в испачканных и порванных робах, в бинтах и повязках.
— Братцы, — хриплый голос командира отдавал торжественным звоном, — ныне здесь, на нашем море, первая генеральная баталия флота нашего, российского, викторией увенчалась над басурманами. Вам, — Ушаков перевел взгляд на стоявших рядом офицеров, — господа офицеры и всем служителям, — командир посмотрел вдоль длинного ряда орудийных станков в конец дека, — за отменную ревность в бою и храбрость духа превеликая похвала и благодарность Отечества!
Не успел «Святой Павел» занять место в голове эскадры, как Войнович поздравил младшего флагмана с успешным исходом боя.
«Поздравляю тебя, бачушка, Федор Федорович. Сего числа поступил весьма храбро: дал ты капитан-паше порядочный ужин. Мне все видно было. Что нам Бог даст вечером? Сей вечер, как темно сделается, пойдем на курш OSO к нашим берегам. Сие весьма нужно. Вам скажу после, а наш флотик заслужил чести и устоял противу такой силы.
Мы пойдем к Козлову, надобно мне доложить князю кое-что. Прости, друг сердечный. Будь, душенька, осторожен. Сей ночи чтоб нам не разлучиться, я сделаю сигнал о соединении, тогда и спустимся. Ваш верный слуга Войнович. P. S. Покамись темно не сделается, не покажем никакого виду, а будем под малыми парусами».
«Хорош гусь, — подумал Ушаков, — отсиживался у Фидониси, нынче устоял против турок, спешит к светлейшему, никак, свои заслуги преподнести».
Ночью турецкая эскадра исчезла из видимости. Наверняка приводила в порядок корабли. Еще затемно Войнович прислал нарочного с письмом, опять спрашивал совета у капитана бригадирского ранга.
«Я думаю, друг мой, чтоб ввечеру повернуть нам через контрмарш к берегу, но на сие согласимся позже, авось Бог даст ветр от берегу сей застихает, если бы да взять у него люф, то сомнения не было бы: тут только три корабля хорошо вооружены, людьми, а прочее все сволочь.
На абордаж у нас не возьмет — люди хороши и подерутся шибко, наша храбрость одному не уступит. Сего дня, думаю, он не пройдет, ибо будет поздно, но завтра рано надобно быть готовым, да и ночью осторожным. Если подойдет к тебе капитан-паша, сожги, бачушка, проклятого. Надобно нам поработать теперич и отделаться на один конец. Если будет тихо, посылай часто ко мне свои мнения и что предвидишь. По крайней мере, мы здесь на хорошем месте, сражение наше услышат повсюду. Дай Бог, чтоб с успехом и победить. Прости, друг любезный. Будь здоров и держи всех сомкнутых, авось избавимся. Ваш верный слуга Войнович».
Командующий эскадрой заранее, в преддверие встречи с эскадрой Эски-Хуссейна, уповает на авангард Ушакова для уничтожения неприятеля. «Трудиться» будут все, и, видимо, лавры делить поровну, а под ядра турецкие, пожалуй, один капитан бригадирского ранга…
Севастопольская эскадра 5 июля маневрировала на пределе видимости Тарханьего Кута, северо-западной оконечности Крымского полуострова. Около полудня на горизонте появилась турецкая эскадра.
Ушаков ловко взобрался на площадку фор-салинга. Сигнальный матрос потеснился, перебрался на ванты. Вскинув подзорную трубу, Ушаков четверть часа всматривался в строй турецких кораблей, прикидывал, высчитывал. Потом спустился на шканцы.
— Передать на флагман: «Неприятель тридесять вымпелов, следует в Ак-Мечеть!»
На сигнальных фалах, веревках затрепетали на ветру разноцветные флажки.
На этот раз командующий эскадрой, после недолгого раздумья, решил не уклоняться от неприятеля, лечь, хотя и в отдалении, на пересечку курса турецкой эскадры. Ветер восточных румбов давал преимущество в случае встречи с неприятелем русской эскадре, и турки не стали рисковать. Спустя два часа эскадра Эски-Хуссейна легла на курс отхода в южную сторону, не проявляя какого-либо намерения принимать бой.
Солнце зависло над горизонтом, эскадра под самыми малыми парусами следовала курсом параллельно направлению движения турок. С флагмана спустили шлюпку, и гребцы, налегая на весла, приблизились к борту «Святого Павла». Войнович не оставлял в покое командира авангарда. Появление неприятеля встревожило Войновича, и он делился своими планами с Ушаковым.
«Нет, друг мой. Постараюсь поспешать всюду, только держи замкнуто, дабы неприятель не мог прорваться сквозь нашу линию. Нет сомнения, Бог нам поможет — и победим врага. Если сего дня не будет, то ночью надобно кое-что учредить. На тебя вся моя надежда, в храбрости нет недостатка. Уповаю на Бога, да если бы ветер поблагодетельствовал, то бы он наш был, он держит в море теперич. Я думаю, что вечеру лучше бы было придержаться берегу, дабы завтра выиграть нам ветр. Прости друг… Совокупи все свои силы. Теперич они нужны. Веди линию порядочно, надобно нам быть в ордере всегда беспрерывно. Прости, бачушка. Ободри своих, как и ты сам и пустился на врага, чтоб во что бы то ни стало, а его бы истребить, но во время боя как можно порядок соблюсти. Ваш верный слуга Войнович».