Шрифт:
Два пушечных выстрела на крепостной стене сопровождали первые движения прамов, которые отдали якоря, развернувшись по течению реки.
На берегу словно заждались, мастеровые гурьбой направились к стоявшим неподалеку на лавках ведрам с водкой и разложенной на столах под навесом нехитрой снедью.
Матросов потчевали на палубах, офицеры чокались стаканами в каютах. Сенявин не дал сильно разговляться, торопил.
Рано поутру следующего дня спустили на воду остальные три прама, и уже без «разговения» отряд двинулся вниз по течению, благо ветер был попутный. Головным шел прам Апраксина. Ушаков то и дело, стоя на носу, покрикивал:
— Бросай лот! Глубину замеряй штоком!
Федор неотрывно всматривался в речную гладь, не взлохматится ли где поверхность, не закрутится ли воронка. Явные признаки отмелей или перекатов…
Загрузив пушки, припасы в крепости Святого Дмитрия, отряд прамов перешел к Азову. На временном причале маячила фигура адмирала. Рядом стоял незнакомый капитан 1-го ранга.
Выслушав доклад Апраксина, Сенявин представил нового офицера:
— Ваш нынешний кумандир отряда, первого ранга капитан, Пущин Петр Иванович. Прошу любить и жаловать.
Сенявин повернулся к Пущину:
— Так што действуй, Петр Иванович, принимай команду. Готовь прамы. Завтра поутру начнем проводку через бар. — Сенявин кивнул на устье. — Водица ныне на убыль пошла. Торопит нас Дон-батюшка.
В эту весну половодье оказалось малым. Через бар удалось провести лишь два прама.
— Оба прама изготовить к обороне от турок на ближнем взморье, — распорядился, огорченно вздыхая, Сенявин, — остальным занять позицию в устье. Офицерам без промедления начать промеры всех рукавов. Я нынче отъеду в Таганий Рог. Там наша першпек-
тива для флотилии.
По-летнему жаркое солнце припекало. Щурясь, адмирал всматривался на видневшуюся на горизонте полоску моря.
— Нынче донесу государыне-матушке, что стяг Андреевский на взморье Азовском. Однако большие кораблики на подмогу надо ладить в Павловске.
Началось лето, закрутились дела на Донских верфях. Из Петербурга пришла радостная весть. Сенявина произвели в вице-адмиралы, пожаловали и офицеров очередными званиями. Федора Ушакова поздравили с производством в лейтенанты.
Императрица прислала Сенявину весточку: «Алексей Наумович! Посылаю вам гостинцы,'— которые до тамошних мест принадлежат: 1) разные виды берегов Черного моря, даже до Цареграда, 2) Азовское море, 3) корабль, на Воронеже деланный и на воду там же спущенный. Оные, я думаю, будут вам приятны и, может быть, сверх того, и полезны. Пожалуй, дайте мне знать, ловко ли по реке Миюс плыть лесу в Троицкое, что на Таганроге, и ваше о том рассуждение, также есть ли по Миюсу годные леса к корабельному строению? Я чаще с вами в мыслях, нежели пишу к вам. Пожалуй, дайте мне знать, как нововыдуманные суда по вашему мнению могут быть на воде и сколько надобно времени, чтоб на море выходить могли».
Рассматривая присланные из Петербурга чертежи корабля, Сенявин сказал Селиванову с сожалением в голосе:
— Великое б мое было счастье, если б я не только таковой величины корабли, как в этом чертеже означены, но хотя бы до три десятка с большим калибром пушек, судов десяток иметь мог, коими не только доказал мою службу, но и не помрачил бы славы русского оружия.
Внимание Екатерины II не оставило равнодушным Сенявина. Он принялся разрабатывать свои давние замыслы о судьбе будущей флотилии, помощи морской силой сухопутным операциям войск в Крыму. Кроме строительства фрегатов пора начать сооружение галер для действий в прибрежных, мелководных акваториях. «А без того, — доносил он в Адмиралтейств-колле-гию, — в одних тех судах пользы никакой не вижу; хотя и будет судов одно в16,а7по14 — двенадцатифунтового калибра пушек, но могут ли против шестидесят-ных пятидесятных кораблей и большего калибра имеющих пушек стоять, не будучи подкрепляемы от галер, когда же будет и при этом роде галеры, то не только без всякой опасности и помешательства от неприятеля могут в своем месте быть вооружены и не одна восточная часть, но и весь Крым долженствует содрогнуться и передать себя в монаршее покровительство, где известные три места: Еникаль, Керчь и Кафа будут служить к строению больших кораблей».
Вскоре выяснилось, что не зря Сенявин предусмотрел оборону Азовского приморья, подле устья Донского, 44-пушечными драмами. Летом, в разгар кампании 1769 года, в проливе, у входа в Азовское море, из моря Черного, на рейде подле бухты Еникале, небесную ла-3 Урь заслонили паруса турецкой эскадры. Четыре линейных корабля, галеры, десятки шебек и других более мелких транспортных судов взмутили илистое дно яко-Рями, нарушив изумрудную чистоту бухты.
Лазутчики из крымских татар известили султана о затеянном русскими сооружении военных судов на Дону и Хопре.
Турецкий флагман, вероятно, был не храброго десятка, осторожничал. Поначалу решил разведать, что к чему. Послал к Таганьему Рогу галеры и малые суда, парусные шебеки. Прежде турецкие моряки в этих акваториях не бывали, за что и поплатились. По пути, невдалеке от Таганьего Рога, у Долгой косы, две галеры прочно засели на мели. Не на пользу турок море заштормило. Одну галеру волнами расколотило вдребезги, другую турки с большим трудом сумели стащить с мели и отбуксировать на рейд Еникале. Флагман турецкой эскадры, капудан-паша две недели размышлял, но потом надумал, что не стоит рисковать своими судами, за потерю которых можно поплатиться и головой. В конце июля турецкая эскадра снялась с якорей и отбыла к Босфору несолоно хлебавши… Первое противостояние соперников на южных рубежах, хотя и вне пределов видимости, закончилось ретирадой турок, несмотря на их явное превосходство в силах. Такой исход кампании поднял настроение среди русских моряков.