Два дня проходят, как одна бесконечно долгая минута. Успеваю обдумать ситуацию, в которой я оказалась. Логики как не было, так и нет. Я — сторонник Идеи, я не верю в то, что она могла так просто Ланковича отпустить. Должна быть какая-то причина, по которой он, такой правильный человек, совершает такие ненормальные поступки. Как захват инквизитора, к примеру, который по совместительству его Учителем является. Мне кажется, он заболел.

В процессе размышлений обнаруживаю кухню и запас банок с тушенкой. Ланковича не видно. За стены базы выходить боюсь. Вдруг ненароком ступлю ногой куда не следует, и все, вымру, как мамонт. Ланковича-то нет! Кто вынесет из опасной зоны мое хладеющее тело?

И вот он, мой милый мальчик, наконец-то, появляется. Кидаюсь ему навстречу чуть ли не с объятиями — больно уж достали меня одиночество и тушенка.

— Я отогнал машину к гостинице! — заявляет он, складывая пакеты с едой на кухонный стол, — ты ее плохо спрятала.

Тоже мне, умник! Можно подумать, я ее прятала. Вытаскиваю из пакета зеленое яблоко, быстро, пока не отобрали, обтираю его подолом юбки и начинаю хрумчать.

— А все равно, — говорю, — меня будут искать и найдут.

— Ну да! — восклицает Ланкович с непередаваемой саркастической интонацией в голосе, — очнись, девочка, ты в отпуске! А отпуск у тебя длинный.

— Не надо, — отвечаю, — меня отозвали!

— А ты приказ видела?

— Ну, не видела. Долго ли приказ состряпать? Две минуты и готово.

Глупый, да?

— А зачем его стряпать? Пусть отдохнет бедная утомленная Дровник. Она так рвалась в Чехию! Пусть подольше в ней и остается.

— В Богемию, — поправляю я и задумываюсь о том, а не спросить ли о том, кто подкинул ему эту сугубо личную информацию.

— И кто его знает? — задумчиво продолжает Ланкович, — что ее в наш округ занесло?

Догрызаю яблоко и кидаю огрызком в стену. Ланкович молча следит за моими движениями, а потом как рявкнет:

— Нечего здесь мусорить!

— Не знаю, как ты, — отвечаю я нарочито противным тоном, аж у самой мурашки по коже, — но я здесь жить не собираюсь.

И быстро сматываюсь, пока этот огрызок не полетел в мою сторону. Ланкович терпеливо тащится за мной. Я успеваю уже завалиться на койку с уставом воинской службы в руках (но уж что нашла!), как он заваливает в мою конуру. Ну что такое, ни сна, ни отдыха замученной душе!

— Я не договорил, — заявляет он и аккуратно складывает остатки яблока на мое же полосатое одеяло, — это твое, возьми.

— Так вот, я хотел прояснить тебе некоторые моменты твоей биографии. Чтобы недоразумений не было. Информацией меня снабдил твой шеф. Незабвенный Виктор Анатольевич Тимофеев. Он же и отправил тебя в командировку. Потому что я этого захотел.

Я оскаливаю зубы, изображая 32-каратную улыбку. Любая обезьяна решила бы, что я хочу ее покусать.

— Ты хочешь, чтобы я поняла, какой ты умный?

Но Ланкович оставляет мой вопрос без внимания.

— А ты знаешь, — продолжает он, — на чем я его подловил?

— Ну?

— На педофилии.

— Что?!!!

— Детишек он имел. В Центральном детском доме, что на улице Щетилова. Он ведь его куратор, правда? И Идея ему, знаешь ли, не помешала.

Я тихо выпадаю в осадок. Вот это да! Я ведь и сама в этот детский дом подарки отвозила… Какая гадость!

— Не верю! — кричу.

— А ты зайди в меня, посмотри! — в запале отвечает Ланкович, но только я собираюсь скользнуть в его сознание и побаловаться там немножко, как он с треском захлопывается. Глядит с подозрением.

— Нет уж. Ты — хитрая. Верь на слово. Он тебя из отпуска отозвал, он в командировку отправил, он сообщил о том, что я здесь, когда я понял, что ты левые версии начала разрабатывать. Все он. И только из-за того, что я пригрозил показать его руководству кое-какие фотографии.

Настроение у меня портится дальше некуда. Оно и раньше-то было не ахти какое, а тут…

— И зачем ты мне все это рассказываешь?

— Не знаю, — устало вздыхает Ланкович, — вдруг ты выйдешь отсюда. Так прибьешь гада этого, я, наверное, не смогу. Таких сразу ликвидировать нужно, чтобы Общество своим присутствием не загрязняли. А мне его использовать пришлось. Противно.

Он удаляется, а мне вдруг начинает казаться, что это не он, а я прошла переактуализацию, и у меня крыша уезжает. О, времена! О, нравы!

Сегодня Ланкович слишком бледен. Я замечаю, что он стал плохо ориентироваться в пространстве, натыкается на предметы, иногда ему заметно трудно сфокусировать взгляд. Это плохо само по себе, но для Мастера — просто опасно. Жаль, что свою бредовую идею он не оставляет, так бы я ему, может, помогла.