Шрифт:
Она не заметила, как на пороге появился пьяный Лагей и, сияя своими многочисленными значками, через зал направился к ней. Подошел вплотную, обдав запахом спиртного.
— Здорово, невеста!
Нюдя инстинктивно отодвинулась в сторону. Лагей вцепился в её руку.
— Куда? Теперь уж не отпущу...
Он похабно выругался и обхватил Нюдю за плечи. Она закричала. Танцы сбились.
Ясовей бросился к жене, оттолкнул Лагея. Тот с трудом обрел равновесие, уставившись на Ясовея мутным взглядом, и вдруг выхватил нож...
4
Весной Голубков сказал Лёве, что получено указание закончить выпуск выездной газеты. Он вынул из ящика пухлую подшивку своей «Нердени», полистал её, любовно завернул в клеенку: не подмочить бы при переправе.
Лёва обрадовался вести об отъезде. Кочевая жизнь в палатке не очень-то сладка. Нарьян-Мар всё-таки город... А его низенькая комната с широким итальянским окном на чердаке двухэтажного дома и с нестерпимо мигающей электрической лампочкой под потолком казались теперь Лёве чудом комфорта. Он представил себе, как он жарко натопит печку, развалится на кровати (на кровати!) и будет читать, не считая, сколько зажжено стеариновых свечей. Белобрысое лицо его расплылось от удовольствия. Голубков весело посматривал на него.
Но внезапно настроение Лёвы сменилось. Он как будто загрустил. Голубков понял, в чем тут дело, но не показал виду. Спросил серьезно:
— Ты что — недоволен?
— Почему недоволен... Почему недоволен, — зачастил Лёва, как бывало с ним всегда в растерянности.
— Ну, ладно, не грусти, — усмехнулся Голубков, — не завтра ведь поедем. Ещё выпустим последний номер. У тебя бумаги-то хватит?
Бумаги оказалось совсем мало, только на половину тиража.
— Что же ты, приятель, плохо свое хозяйство знаешь... Чуть без бумаги не остались. Как теперь номер-то?..
Голубков поскреб в затылке, начал насвистывать, что значило — редактор недоволен.
— Михайло Степанович, я добуду бумаги... — не выдержал Лёва.
— Где же ты ее, интересно, добудешь?
— А вот добуду. Только вы мне разрешите съездить на Янзарей...
Голубков не ответил, но свистеть перестал. Поутру Лёва уехал. Первым делом он привернул на факторию. Куроптев встретил его сухо. Перебирая песцовые шкурки, он искоса бросал на Лёву колючие взгляды.
— Я приехал к вам, товарищ Куроптев, попросить немного бумаги, — прямо начал Семечкин.
— Бумаги? На что она вам? — удивился заготовитель пушнины.
— На помер не хватает, — не стал скрывать Лёва.
— Допечатались! — хмыкнул Куроптев. — Вот у меня есть в запасе, могу дать.
Куроптев достал из ларя стопку бумаги. Верхний лист стопки пожелтел, края ее помялись. Семечкин поморщился, поморгал глазами, но взял.
— Ладно, выберется, может, что-нибудь. Спасибо...
— Мы всегда готовы оказать помощь, — с елеем в голосе сказал Куроптев. Помолчал и уже другим тоном добавил: — А вот вы зажимаете...
— Что зажимаем?
— Письмо-то про Ясовея не напечатали... Ну что ж, мы дальше пойдем. Расписочка-то у меня...
Лёве показалось, что глаза у Куроптева стали белыми, как молоко. Он пожал плечами, распрощался и вышел.
«Схожу в школу, там, конечно, есть бумага», — размышлял Лёва, а ноги его шагали почему-то не к школе, а к больнице. На крыльце он потоптался, долго обметая снег с тобоков. В сенях сбросил малицу и решительно открыл дверь в приемную.
— Здравствуйте, Лёва! — Галина Васильевна шагнула ему навстречу. — Вы в больницу? Проходите, пожалуйста...
Он увидел её улыбку, смутился, не зная, куда деть свои руки.
— Присаживайтесь, — доктор придвинула стул.
Лёва неловко сел. «Отвык от стульев-то», — подумал он. Смотрел на шкаф с множеством бутылочек да пузырьков и чувствовал, что всё тело у него словно не своё, какое-то деревянное.
— Рассказывайте, что болит...
Что болит у этого парня, ни разу не прибегавшего к лекарству! Сердце у него немножко повредилось — так вот вылечи, доктор, пока не поздно. Ты ведь для того и училась, чтобы болезни узнавать. Так узнай и вылечи!
Он молчит, опустив глаза. Она ждет, чуть иронически глядя на него.
— Что же вы не отвечаете? Пришли лечиться, так отвечайте доктору.
— Ничего не болит, — буркнул Лёва.
Галина Васильевна улыбнулась.
— Если ничего не болит, в больницу не ходят.
Лёва быстро взглянул на неё. Лицо его вспыхнуло. Глаза потемнели.
— Если нельзя, я и уйду...
Он так порывисто встал, что она отшатнулась в испуге.
— Не бойтесь. Лечите других. Меня не надо... — Он хлопнул дверью.