— Куда прорываться?! В могилу?

Нет, они боялись не смерти. Они боялись позорной, бесславной смерти.

— Да помолчи ты, баба! — закричал Веня. — Саш, давай говори — что придумал?

— Когда за следующим придут, надо драку затеять, — медленно заворочал языком Турецкий. — Они нас разнимать полезут, в каюту войдут — ну а дальше мне учить не надо. Дальше — дело техники.

Таким или почти таким образом они уже уходили от американцев. И именно с этого корабля. Повторяться было не в привычке Турецкого, но сейчас, как назло, ничего более остроумного в голову не приходило, вообще как бы наступило полное отупение и безразличие...

— А что, пожалуй, это шанс. — Сотников злорадно потер руки. — Сделаем мы их без труда. Потом выбираемся на палубу, а там... — Дальше мысль его не пошла, и он остановился.

— А там действуем по обстоятельствам.

— Все вы верно рассчитали. Кроме одного, — мрачно проговорил, глядя в потолок, Митяй. — А ну как матросики эти в каюту не войдут?.. Останутся на пороге стоять и смотреть, как русские вальки друг дружку метелят. Будут смотреть в ржать над нашим образцово-показательным боем. Или еще того хуже, шмальнут для острастки. И хорошо, если в воздух... Им все равно нас кончать... Или вы такой поворот не просчитывали? А зря. Это риск.

— А без риска не получится, Дима, — сказал Турецкий, стараясь говорить убедительно. — Нам уже терять нечего. И мы будем рисковать. Рисковать на всю катушку!.. Он снова не успел договорить.

Вдруг повторилось все в точности: шаги, звук открываемой двери, штатский на пороге, два матроса. Штатский посторонился и... пропустил в каюту Васю.

Дверь закрылась.

Ребята смотрели на Гладия, словно никогда его раньше не видели. Тот и сам был в полной растерянности.

Вот теперь уже слез никто не скрывал. Василия обнимали, как космонавта, хлопали по плечам бестолково, то ли смеялись, то ли плакали. Гладий и сам растрогался. Он даже стал успокаивать ребят. Нервы, конечно, сдавали у всех. А может быть, после стольких дней вырвалось из них наружу их настоящее нутро — добрых и великодушных людей. Это жизнь заставляла их быть жесткими. Но все естество их тянулось к нормальному — смеху, слезам, задушевным разговорам, дружбе, любви, вере и надежде.

— Ну что? — спросил Александр, когда все утихомирились.

— Ничего! — пожал плечами Вася.

— Как так — ничего? — не понял Митяй.

— Я ж говорю — ничего. Я сам обалдел. Привел меня этот мужик в каюту. Ну, один у входа остался, второй за дверью. Штатский этот за стол сел, виски себе налил, лед положил и пил все время. Вот и все.

— Что, и ничего у тебя не спросил?

— Ничего! Я ж говорю — молчал всю дорогу.
–

— Во, блин, — обалдело проговорил Козлов, — психическая атака какая-то.

— Слушай, Вась, а ты нам все рассказал? Ничего не скрыл? — Веня заглядывал Василию в глаза.

— Да я тебе за эти слова знаешь що сделаю?.. — подскочил к нему Гладий. Добродушие моментально сменилось на гнев. — Ты за кого меня имеешь? За капитана Немого?!

— Сядь, Василий. Сядь! А ты, Вениамин, думай иногда. Ладно? — Турецкий оттащил Василия от Сотникова. — Скажи, а долго тебя вели до этой каюты?

— Не долго. Шагов сорок прямо, потом налево, еще шагов десять мимо трапа...

— Трап куда ведет?

— Наверх. Так вот, налево шагов десять — и вот она, каюта. Она как бы в тупике.

Все посмотрели на Александра.

— Какой-то детский сад. Прощупывают, что ли, кто из нас слабину даст? — Турецкий прикусил губу. — Ну ладно. Мы им подыграем. Я думаю, сейчас кого-то из нас опять поведут. Надо держаться спокойно. Он молчит, и я молчу. А вот когда третьего поведут...

Раздались приближающиеся шаги.

Дверь открылась. Штатский опять осмотрел всех, улыбнулся, ни слова не говоря, указал пальцем на Турецкого и с шутовским поклоном пригласил его на выход.

Турецкий молча, заложив руки за спину, поднялся и вышел из каюты.

— Ну че? — горячечно зашептал Митяй, когда шаги стихли. — Когда командира приведут, начинаем?

— Погоди, он, кажется, что-то другое придумал, — сказал Сотников.

— Да что он там придумал?!

— Он же сказал — «а вот третьего»...

— И что — третьего?!

— Слушай, достал, честное слово!

— Это ты меня достал!

— Что-что? Ты что-то вякнул, артист?..

Они уже готовы были перессориться, и драка бы получилась у них натуральная, но в этот момент дверь снова раскрылась, и матросы сбросили Турецкого на едва успевшего подставить руки Василия. Александр был без сознания. На голове у него была огромная шишка. Из небольшого пореза на шишке сочилась кровь. Голова и рубашка Александра были залиты жидкостью с сивушным запахом деревенского самогона.

Через несколько минут Турецкий, которого ребята положили на койку, пришел в себя.

— Вот черт! — проговорил он, осторожно трогая шишку одним пальцем. — Ловко он меня.

— Да что случилось-то?

— И главное неожиданно, — перекошенным ртом проговорил Турецкий.

— Били? — прошептал Сотников.

— Сам виноват — расслабился, думал, ни о чем спрашивать не будут. А этот мужик мне вдруг говорит: «Виски хотите?» Я ему: «Хочу», а сам думаю, началось, способ известный — задушевная беседа.