Шрифт:
7
Исполненный позорного обмана, В тот самый час, когда он был спасен, Тиран воззвал к врагам, — и за Тирана Восстал за миллионом миллион. Другим владыкам, с горных башен, знаки Он подавал, — днем устремляя дым И зажигая цепь огней во мраке; Они пришли, соединились с ним, И в перемирье странное вступили Те, что волками меж собою были. 8
Уж мириады к Деспоту пришли, Еще в дороге были миллионы; Кровь перед ним ручьем лилась в пыли, Средь палачей он жадно слушал стоны, Смерть посылал Тиран во все концы. "Я чувствую, что я теперь Владыка!" — Сказал он, принести велел щипцы, Огонь и дыбу и смеялся дико, Что крючья и жестокий скорпион Извлечь из тела могут долгий стон. 9
"Но для чего вернутся дружины? — Спросил он. — Пусть мятежных бьют и бьют, Их миллионы, а из них единый Зажечь пожар способен: тлеет трут; Пусть, кроме тех, что здесь в стенах сокрыты, Погибнут все, и каждый пятый здесь Залог того, что дерзкие избиты, — Чтоб город был от них очищен весь!" Один солдат ответил: "О, владыка, Прости, но царство ночи многолико! 10
И утренний уж близится огонь; Занес я руку над вождем ужасным, Вдруг вижу, мчится черный адский конь, Несется он под Ангелом прекрасным, Меч огненный у Ангела того". "Ты смеешь говорить со мной, несчастный? — Воскликнул Деспот. — Привязать его На дыбе; пусть за этот бред напрасный Терзается; получит плату тот, Кто женщину найдет и приведет. 11
И если у него есть враг заклятый, Он может сжечь его. — Вперед! Скорей!" И вот копыт послышались раскаты, То конница помчалась средь полей, За нею потянулася пехота, Как облако, до отдаленных гор. Пять суток не сомкнула глаз дремота, И кровь лилась, заполнила простор, И в день шестой у города сгустилась, И на седьмой резня остановилась. 12
Мир — на полях, в селениях пустых, Средь жалких, изуродованных мертвых. Мир — в городе, на улицах немых, Погостом неоглядным распростертых; Лишь там и сям безумной жертвы крик, Которую влачат к терзаньям пытки, И близкие? бледнеют, — вдруг язык Кричащего отметит в длинном свитке Кого-нибудь еще; во мгле дворца — Мир, пиршество и песни без конца. 13
День ото дня, как огненное око, Над оскверненной смертию Землей Катилось Солнце жгучее с востока, Колосьев редких вырощая строй; Оно, как факел Осени, горело, В лазури зной стоячий тяготел, Безветрием лазурь отяжелела, Объят был жаждой воздух, — и из тел Всю выпил влажность, этот пар гниенья Был скор, незримо было испаренье. 14
К зверям пришла Чума, пришла Беда, Они вдыхали воздух зараженный, Их запах крови заманил сюда, Они пришли толпой многомильонной Вослед толпе враждующих людей, Себя сполна им трупы в пищу дали; Они теперь, как полчища теней, Свирепые и тощие, блуждали, В глазах зеленых странный был недуг, К ним смерть являлась в судорогах, вдруг. 15
В отравных реках рыбы умирали, И в чаще птицы гибли без следа; Род насекомых вымер; и стонали Последние исчахшие стада, Животные, глядя друг другу в лица, Кончались; а вкруг Города, всю ночь, Гиен худых рыдала вереница, Как дети, — точно им прося помочь, — И многие из матерей с тоскою Дрожали, болью тронуты такою. 16
Средь минаретов, легких, как мечты, Эфиопийских коршунов чернели Ряды: вдруг коршун падал с высоты, И люди, вздрогнув, с ужасом бледнели. В тех знаках слишком ясной весть была, Что быть беде. И паника настала. Предчувствие пугающего зла, Во всех сердцах прикосновенье жала: Неизреченный и тошнотный яд Распространялся быстро, точно взгляд. 17
С исходом года наступает холод, Венок листов срывая каждый день; Так вихрем к этим странным людям Голод Примчался, их орды сдавила Тень, И воздух застонал от новой пытки; У Смуты порожденья нет страшней, Хотя она рождает их в избытке, Питая тени тысячью грудей, Чуму, Резню, Ложь Мысли, Бич Заботы, Без век глаза их, чуток мрак дремоты. 18
Есть нечего, хлеб вытоптан в полях: Стада погибли все; гнилые рыбы Лежали на зловонных берегах; Глубины вод, озер и рек изгибы — Без пищи; на поверхности ветров Нет тени крыльев птиц, как в дни былые; Пространстеа виноградников, садов, Все Осени амбары золотые Сгорели; каждый маленький кусок — Вес золота; дух Скряги изнемог. 19
Нет хлеба — на базарах продавали Все гнусности, вплоть до кусков людских, При виде их у многих застывали От страха лица; в кладовых своих Взяв золота, скупец звенел им звонко; И дева, став от голода смелей, Себя продать хотела б; и ребенка, Влекомая слепой нуждой своей, Мать приносила, снова возвращалась, Его кормила грудью и кончалась. 20
На род людской низвергся синий Мор. "О, если б сталь, что так еще недавно Здесь кровь лила, вновь ослепила взор! Когда б землетрясенье полноправно Взыграло, иль взметнулся б Океан! Напрасный вопль. Безумный строй несется Средь улиц, каждый пыткой обуян, И каждый воет, и горит, и жмется, Или, под властью сумасшедших снов, Сидят на свежих грудах мертвецов.