Семёнова Мария
Шрифт:
— Ну дела, - удивился Фраерман и покосился на Никанора.— Ну что там немцы, не отстали? Едут ещё?
— А куда им деться из нашей-то колеи? — усмехнулся тот. — Вон тянутся малой скоростью. Как есть фашисты — слепят дальним.
— Это они, Никанор, со страху, — ответил Фраерман. — Терпи, казак, уже, считай, приехали. К праздничному обеду в честь дорогих гостей...
— В гробу я видел этих гостей, — буркнул Никанор. — В белых тапках. Дед мой, Савелий Петрович, был «автоматчиком»', прошёл всю войну. Где- то под Берлином лежит... Мне с этими пидорами за один стол в падлу садиться. Вот.
В это время оказалось, что «око бури» захватывало кусочек берега, противоположного глуховско- му. «Хаммер» внезапно выкатился из дождя, попав на совершенно сухой кусочек дороги.
Фраерман даже не особенно удивился, заметив стоявшую возле дороги ничуть не вымокшую ста- руху.
— Здорово, Ерофеевна! — громко окликнул Матвей Иосифович, высунувшись в окно. — К мостику подвезти?
— А ты, смотрю, встретил своих гостей забугорных..— одобрила Ерофеевна, изобразила неглубокий скрипучий поклон — и вдруг заулыбалась, обрадовалась: увидела Варенцову. — Здравствуй, девонька, здравствуй, желанная! — Дотянулась в окошко, ласково тронула иссохшим пальцем за плечо. — Как жи- вешь-можешь-то? Никто не забижает?
Оксане вдруг показалось, что это её собственная бабушка вернулась из невозвратного далека и разговаривает с нею душевно, как некогда в детстве.
— Здравствуйте, бабуленька,— обрадовалась она. — За заботу спасибо. А обижать — нет, никто не обижает...
— Ну вот и ладно, желанная, вот и ладно, — закивала Ерофеевна. Потом заглянула Варенцовой в глаза, — Я вот тебе боты-чоботы принесла. Хорошие боты-чоботы, проверенные, на строчёной стельке. У нас тут от хляби-сырости деться некуда, болота кругом...
— Докнерветтер! — донеслось со стороны <БМВ». Похоже, Отто был недоволен задержкой. — Цум той- фель! Катцендрейк!
— О, швайн, руссиш швайн... — вполголоса поддержала соратника доктор Киндсрманн, однако свою мысль до конца выразить не успела.
С другой стороны «Хаммера» из ольховых кустов вышел кузнец.
— Ну, спасибо, сосед, уважил, удружил, — с чувством поблагодарил бородач Фраермана. Мельком глянул на Отто, державшегося за пояс штанов, хмыкнул, кивнул, повернулся идти и... напоролся на разгневанную Ерофеевну.
— Ты! Ты чего припёрся сюда? — странно и очень нехорошо улыбнулась она — Почто Черту переступил? Мне что, Ниловну кликнуть и сделать как тогда?
Говорила она ласково, тихо, с какой-то жуткой доброжелательностью, но на всех, кто слышат, напала какая-то безотчётная тревога
— Не надо Ниловну, не надо, — побледнел кузнец. — Каюсь, промашка случилась, виноват, больше не повторится...
— А знаешь, почему я терплю тебя, сосед? — снова улыбнулась Ерофеевна причём ещё более страшно. — Не знаешь, так я тебе скажу. Тебя убрать, гак на твоё место другая харя сразу объявится, ещё более, чем твоя, на жопу похожая... Ну всё, антихрист, изыди. утомил!
Кузнеца точно ветром сдуло. Старуха же, сразу подобрев, повернулась к Оксане.
— Вишь, боится, уважает, — сказала она - По- - мнит, как мы с Ниловной-то ему тогда бородёнку ополовинили, точно Давидка-иудей неугодным К Тот ведь чуть что — кого под пилы, кого под молотили, чтоб неповадно было по пустякам баловать... Только здесь у нас свои Палестины, да и мы, чай, не Давидки. Чтобы кого под молотилы, да ни в жисть... — Старуха осуждающе покачала головой и вынула руку из-за спины. — Вот, девонька, котомочка тебе, а в ней те самые боты-чоботы, проверенные, на стельке строчёной... Носи, желанная, на здоровье.
Объёмистая грязная котомка здорово напоминала солдатский сидор, вытащенный из какого-нибудь местного раскопа А верёвка, коей была завязана горловина, сразу вызывала мысли о виселице.
— Спасибо, — не погнушалась подарочком Оксана, положила под ноги. — Здоровья нам, бабушка.
Старуха кивнула ей с явным одобрением и переключилась на Фраермана
— Ты, кормилец, зайди уж погодя, кашку-то забери. Хорошая кашка, томлёная, с нутряным салом. Для тебя сварена уважь старуху, не забудь...
— Да чтоб мне сдохнуть, Ерофеевна, — с чувством отозвался Фраерман. — Век воли...
Люди ненаблюдательные и тупые воровских корон, как правило, не удостаиваются. Матвей Иоси-
■ Раньше борола имела сакральное значение, насильственно сбрить илк обезобразить её значило нанести существенный магический вред. Что касается легендарною царя Давида. Библия рисует его человеком жёстким, решительным, не баявшимся кроки и не чуравшимся обширных расправ. О чём он очень жалел перед смертью, ибо построить Хром было дано не ему, а его сьшу, мудрецу Соломону.