Селин не собиралась останавливаться.

Рикард задыхался, пытался сопротивляться, но Селин впилась в его горло, как голодный клещ, высасывая досуха, блаженно глотая. Великан-холоднокровка слабо дернулся, когда то, что еще оставалось у него внутри, прорвалось сквозь границы его бессмертной оболочки. И с последним, душераздирающим криком тело у него дернулось в предсмертной судороге и рассыпалось в прах в холодных объятиях моей сестры.

Селин стояла, прижимая костяшки пальцев к окровавленному рту. И хотя это могло быть игрой угасающего света или моего собственного разума из-за боли от нанесенной раны, клянусь, рана у нее на лице немного уменьшилась. Мышцы на кости стали плотнее. Мертвую плоть покрывала просвечивающая кожа. Оттенок радужек потемнел, сменив цвет с призрачно-белого, как у смерти, на едва заметный намек на карий, какими они были при жизни. Селин откинула голову назад, испытывая эйфорию, и ее ресницы затрепетали.

– Через кровь эту, – выдохнула она, – да обретем мы жизнь вечную.

– Я полжизни охотился на вампиров, историк, но понятия не имел, что тогда увидел. Но куда более важно – Мать-Волчица, судя по всему, тоже пребывала в неведении. Киара была зрелой вампиршей с более чем столетним стажем, конечно, не такая хитрая, как древняя, с сотнями лет за плечами, но и не птенец. И, несмотря на убийство ее сородича, на ее жгучее желание отомстить мне, я видел: Мать-Волчица растерялась. Кейн все еще дрался с Лакланом посреди реки и потому совсем не мог ей помочь. Киара посмотрела на пленников, на Селин, и в ее глазах вспыхнула ярость, которая, усиливаясь, переросла в ненависть, когда ее взгляд снова упал на меня. Но если не думать головой, вечно жить не получится, и я видел, как она сжала челюсти, когда наконец это поняла.

– Еще одна ночь, Лев, – выплюнула она.

Мать-Волчица подняла свою булаву высоко над головой. Казалось, весь мир закружился в замедленном танце, и сердце у меня замерло, когда она обрушила ее.

Я повернулся и закричал в надежде предупредить Диор.

Киара ударила булавой по льду.

И поверхность реки взорвалась.

VIII. Когти и зубы

Замерзшая река раскололась, лед толщиной в фут треснул, словно стекло. К нам, точно молнии, устремились жирные трещины, высоко в воздух взметнулась снежная крупа. И с оглушительным грохотом лед начал разваливаться на куски.

Я услышал предупреждающий крик Селин и вскочил на ноги, пытаясь добраться хоть до какой-нибудь тверди по обломкам и крошеву. Лаклану приказал бежать, а сестре – следовать за мной. ЗА МНОЙ! И сам помчался по качавшейся под ногами поверхности. Мы перепрыгивали через льдины и трещины, спотыкались, падали, поднимались и снова прыгали, а разломы становились все шире.

«Беги, кролик, беги-к-к-кроликбегибегггиии…»

Звук был оглушающим, невозможным. Ржание лошадей казалось мне тихим шепотом, едва доносившимся сквозь раскаты грома. В небо взвивалось все больше снега, по мере того как сдвигались и бились друг о друга глыбы льда. Но у меня в ушах звучал гимн крови. Я все-таки был бледнокровкой, поэтому моя пылающая тень уверенно стремилась к замерзшему берегу, и, когда я его достиг, то рухнул на землю, ударившись грудью с ярко горящей эгидой.

Сплевывая кровь, я с трудом поднялся на ноги, мои сломанные ребра похрустывали, когда я хватал ртом воздух.

– Диор…

Оглядевшись, я увидел, что разрушения были ужасающими, а сила Матери-Волчицы превзошла все мои ожидания. Но я не заметил ни ее, ни Палача, ни моего бывшего ученика, но Мер раскололась от берега до берега, и по ней тянулись трещины длиной почти в тысячу футов. В воздухе кружился снег, было промозгло, над рекой летало эхо от треска ломающегося льда. Желудок у меня скрутило, когда среди этого хаоса я услышал крик:

– ГА-А-А-АБИ!

Прищурившись, я попытался хоть что-нибудь разглядеть сквозь воющую метель и с замиранием сердца увидел на реке Диор. Когда лед раскололся, мясной фургон наполовину провалился в воду, и в нем в панике забились люди, закричали дети, протягивая руки сквозь прутья. А на его крыше корчилась Диор, пытаясь спасти их от гибели.

– ГАБРИЭЛЬ!

– Шило мне в рыло…

– Ты должен спас-с-сти ее.

Я повернулся к Селин, она стояла у самой кромки разбитого льда, красные руки снова надвинули маску на залитое кровью лицо. Она обогнала меня, когда мы бежали от провала большими длинными прыжками, и благополучно добралась до берега. Я до сих пор понятия не имею, чему только что стал свидетелем, но ни один вампир не в состоянии пересечь проточную воду и вернуться оттуда…

– Ты должен…

Но я уже ушел, пряча Пьющую Пепел в ножны и кашляя кровью. Я бросился к разбитой поверхности реки, скользкой, как стекло, норовящей выскользнуть из-под ног. Повозка застряла между двумя глыбами и кренилась все больше по мере того, как разваливались льдины. Лошади уже упали в воду, ржали, брыкались.

Приблизившись, я увидел, как Диор подняла кинжал, который я ей дал, и освободила животных от упряжи, чтобы они не тащили груз навстречу гибели. Повозка затряслась, лед снова раскололся, дети внутри заплакали громче.

– УБИРАЙСЯ ОТТУДА, ДЕВОЧКА! – заорал я.

Но Диор, полностью игнорируя меня, вложила клинок в ножны и достала из сапога верный кошель с воровскими отмычками. И, безумная, как пьяный оссиец, она, цепляясь за прутья клетки, подобралась к замку и начала в нем ковыряться.

Я перепрыгивал с одной глыбы на другую, выл ветер, и снег слепил мне глаза. Несколько раз я чуть не свалился в ледяную бездну. В отчаянии оглядываясь в поисках Лаклана, я по-прежнему не мог обнаружить его следов. Но, совершив последний прыжок, я врезался в прутья клетки, Диор схватила меня за руку, чтобы поддержать, взгляд ее ярко-голубых глаз казался диким.