– Я сказал тебе убираться отсюда к чертям!

– Ты что, серьезно собираешься меня сейчас поучать? – заорала она. – Пока я пытаюсь вскрыть этот долбан…

Зарычав, я схватился за дверцу клетки, сорвал ее с ржавых петель и швырнул в реку. Диор изумленно моргнула.

– Да, так тоже было можно.

Фургон дернулся, осев на пару футов. Течение под нами бурлило, когда я потянулся к первому попавшемуся ребенку.

– Беги! Вы все – бегите!

С каждым прерывистым вдохом, истекая кровью, я вытаскивал детей, по двое, по трое за раз, и бросал их на лед. Некоторые выглядели постарше, но большинство едва ли дотягивало до подростков, и все они – абсолютно все – были перепуганы. Льдина под нами прогнулась, раскололась, накренилась, на колеса фургона, который продолжал погружаться, хлынула вода. Дети, все еще остававшиеся внутри, вопили от ужаса, в панике цепляясь друг за друга, чтобы освободиться, когда рядом заорала Диор:

– Габи, ты…

– Я в порядке, уходи, УХОДИ!

Девчонка спрыгнула вниз, схватила в охапку крошечную белокурую девчушку и, перебросив ее через плечо, крикнула: «За мной!» Остальные дети повиновались, старшие хватали убегающих младших, а трещины становились все шире и глубже. Ледяная вода уже доходила мне до бедер, когда я забрался в клетку и вытащил оставшихся несчастных, пальцы и губы которых уже посинели. Последним ребенком, которого я схватил, была девочка постарше, судя по виду, уроженка Оссвея, с рыжевато-каштановыми волосами, которая упрямо отказывалась уходить, пока не освободили последнего пленника.

– Уходи! – заорал я на нее.

– А ты…

– УХОДИ! – проревел я, вышвырнув ее за дверь.

Я согнулся пополам, и сломанные ребра пронзили мне легкие, когда вода поднялась выше пояса. Холод был ужасающим, пронизывающим до костей и парализующим. Мгновение я мог только дышать. Схватившись за прутья, я выпрыгнул наружу, с губ брызнула красная слюна, когда я ударился о раскалывающийся лед, а фургон исчез в глубине позади меня.

Я поднялся и, спотыкаясь, стал перепрыгивать с одной разваливающейся льдины на другую. Каждый вздох давался с трудом, поверхность реки бурлила, как табун бешено скачущих лошадей. Рот наполнился кровью, я знал: одна ошибка, и я окажусь в этом ледяном потоке. Поэтому, шатаясь, брел дальше. Берег был уже в поле зрения, мне оставалось пройти футов двадцать-тридцать. Но, совершив длинный прыжок и тяжело приземлившись, я почувствовал, что удача в конце концов отвернулась от меня – лед подо мной раскололся.

– Дерьмо, не…

Я провалился в адский холод, проклиная все на свете и пытаясь за что-нибудь ухватиться. Над головой сомкнулась вода, темная и ледяная, и я почувствовал, как от шока в легких не осталось воздуха, чтобы дышать, но его хватило, чтобы закричать. Сквозь стиснутые клыки у меня на губах выступили кровавые пузыри, и тут вокруг запястья сомкнулось что-то острое, как бритва, и сокрушительное.

Меня вытащили из воды, и я уже ревел в агонии, когда зубы – oui, чертовы зубы – все глубже погружались в мою плоть. Нечто держало меня в своей пасти – зверь или чудовище, – и мое предплечье крошилось на части, как щепка. Существо казалось ржаво-красным размытым пятном на фоне снега и боли, со сверкающими, отливающими золотом глазами и жемчужно-белыми клыками. И, взревев, я ударил его кулаком по голове, когда оно вытащило меня из реки. Я ударил его еще раз, и оно отпустило меня, а рядом уже была Диор, выкрикивая мое имя. Рядом с ней громко ругался Лаклан. Его кожаные штаны насквозь пропитались ледяной водой, а обнаженная грудь была забрызгана кровью. Он помог девушке оттащить меня подальше от воды, где лед тянулся до самого дна реки.

Наконец-то я был в безопасности.

– Семеро чертовых мучеников, – прохрипел молодой угодник, заваливаясь на спину.

– Габи, с тобой все в порядке? – снова закричала Диор.

Я перевернулся на спину, кашляя, дрожа от холода, и хватал ртом воздух.

– Ч-чертовски замечательно…

Девушка сжала мне плечо, прошептав благодарственную молитву. Часто моргая и оглядываясь по сторонам, я заметил на берегу реки кучку испуганных малышей, которые на Диор смотрели с удивлением, а на меня – с благоговением. Сплюнув кровью, я посмотрел на задыхающегося Лаклана.

– Киара? – прохрипел я. – Кейн?

Угодник ответил, пожав плечами и кивнув в сторону бурлящей реки и разбитых льдин. С трудом поднявшись со льда, с разодранным до кости правым предплечьем, левой рукой я вытащил Пьющую Пепел. И, прищурясь, вгляделся в кружащийся снег. Лаклан встал рядом со мной, и тогда я, наконец, повернулся к своему таинственному спасителю.

К кошке.

Ну, если честно, это был чертов лев.

Зверь сидел у берега и слизывал мою кровь со своей морды плоским розовым языком. Его мех был рыжевато-красным, глаза блестели золотом. Правую щеку бороздил старый шрам, а на плече и груди темнел еще один, более свежий. Животное было огромным – одна из тех крупных пород, обитавших когда-то в Высокогорье до того, как погибли все хищники из-за отсутствия добычи. Дети отступили в явном ужасе, а девчонка-оссийка завела себе за спину самого младшего из них. Но маленькая белокурая девчушка, которую спасла Диор, тыкала во льва пальцем в полном восторге:

– Кису-у-уня!

– Бог ты мой, – прошептала Диор, поднимаясь на ноги. – Габриэль…

Львица смотрела на нас своими золотистыми глазами, взмахивая хвостом из стороны в сторону, и я почувствовал, как из легких снова выбило весь воздух, когда наконец узнал ее. До конца поверить своим глазам я не мог и подумал, не сошел ли я с ума. Но это был она, сидела рядом – огромная, как жизнь, и такая же кровавая.

Призрак.

Иллюзия. Чудо.

А потом я услышал шепот клинка на ветру. Из-за мертвых деревьев вылетела фигура с поднятым кровавым мечом в руках, и за спиной у нее веером развевались длинные черные волосы.