Слезы в грех, что тайну пьет.

Но неба радость нам вернет

Бог малой, что кровь прольет.

Протянув руку, Феба позволила алым каплям упасть на снег.

– Я – твои когти и зубы, Цветочек. Клянусь пролитой кровью моего сердца.

Диор озадаченно посмотрела на меня. Я мог только покачать головой, тоже сбитый с толку. Малыши взирали на все это с удивлением, Селин скрестила руки на груди и сердито уставилась на меня, Лаклан ощетинился. Воздух был пропитан запахом смерти, опасности и недоверия.

И на замерзших просторах Нордлунда сумерки сменились ночью.

IX. Больше, чем чудовище

Солнце провалилось за горизонт и уснуло, небо было таким же темным, как тень на моих плечах. Моя кожаная одежда промокла насквозь, ноги замерзли, а из рваных ноющих ран на руке капала кровь. Феба пасла спасенных детей, Селин где-то затаилась, Лаклан проводил разведку ниже по реке, чтобы убедиться, что Дивоки не подкрадутся к нам с тыла и не поимеют нас во тьме. Рядом со мной шла Диор. С факелами в руках и сердцами, бьющимися где-то в горле, мы брели по руинам города, построенного моими братьями.

Запах крови был таким густым, что у меня заурчало в животе.

В стенах Авелина нас ждала жуткая картина, полная ужаса и скорби, но вскоре мы обнаружили нечто странное. Солдат у ворот убили с такой жестокостью, что кровь стыла в жилах: шеи скручены, вместо лиц – кровавая каша. Но решетка и ворота были целы и распахнуты, словно приглашая весь мир войти внутрь. Здесь не было ни осады, ни кровавой обороны этих могучих крепостных стен. Когда я осматривал руины, в голове бушевали лишь «как» и «почему».

И, мой Бог, я испытывал страшную жажду…

– Бедные души, – прошептал тихий голос. – Боже Всемогущий, заключи их в свои объятия.

Я оторвал взгляд от останков охраны у ворот и посмотрел на девушку, которая произнесла эти слова.

– Боюсь, в последнее время он не внемлет просьбам, мадемуазель.

Девушка осенила себя колесом, ничего не ответив. Она была чуть старше Диор, стройная и невысокая – последняя пленница, которую я спас из тонущего мясного фургона. После того как на берегу реки все успокоились, она представилась с мягким оссийским акцентом. Ее звали Исла Куинн, жительница Авелина. Среди тех, кого мы вытащили, она была самой старшей. Ее бледную кожу усыпали веснушки, длинные рыжеватые волосы она заплетала в косы, а на щеке темнели две симпатичные родинки. Я смутно припомнил, что видел ее на приветственном банкете, который Аарон устроил для нас несколько недель назад. Она подавала напитки после вознесения благодарственной молитвы Господу. Но это было все, что я о ней знал.

Нахмурившись, я оглядел разрушения.

– Что, черт возьми, здесь произошло?

– Они пришли ночью, шевалье, – тихо ответила Исла. – Безжалостные и быстрые.

– Но как они проникли в крепость? Ворота целы. Через стены перелезли? Если их было так много, чтобы взять город, то где пятна крови на зубцах?

– Я не видела. – Она задрожала, обхватив себя руками, чтобы защититься от подступающего холода. – Я спала в замке. Проснулась от раскатов грома. И криков. С городских улиц в крепость летели огромные камни, градом падая во внутренний двор. – Исла с благоговейным страхом покачала головой. – Это была нежить, шевалье. Они бросали камни. Разбивали на куски дома и швырялись ими, как галькой.

– Значит, они уже были внутри, когда прозвучал сигнал о нападении? – Я сжал челюсти, сощурившись. – В этом нет никакого гребаного смысла.

Исла только покачала головой, безмолвно дрожа. Мы шли вперед, над нами каркали жирные вороны, а среди теней шныряли крысы. Поднимаясь по мощеной дороге к замку на вершине холма, мы повсюду видели следы ожесточенной битвы. Огнеметы, которые Батист установил на крепостных стенах, оставили на скале длинные подпалины, каменные плиты были усеяны углем и золой. Вокруг стоял запах горелого дерева, спирта и крови, терзая мой ноющий живот. В отличие от внешних стен, внутренние ворота исчезли – их не сломали, заметьте, а вырвали и отбросили вниз по склону с такой силой, что дома, в которые они врезались, превратились в руины.

Я опустился на колени рядом с мертвым солдатом, череп у него был проломлен, и мозги уже покрылись коркой на морозе. Выхватив кожаную фляжку из его замерзших пальцев, я отвинтил крышку и принюхался.

– Святая вода? – тихо спросила Диор.

– Водка. – Я покачал головой.

– Он умер с выпивкой в руке?

– Я бы тоже хотел уйти именно так.

Диор закатила глаза, тихо усмехаясь. Я вздохнул, изучая труп, лежавший передо мной на булыжной мостовой. На подбородке у бедняги едва начала пробиваться борода.

– Солдат может найти утешение в молитве, Диор. В мыслях о семье, о любви своих братьев, о свете своего Господа. Но нет ничего лучше, чем капля мужества, которая поможет тебе устоять, когда все вокруг будут кричать.

Я сделал большой глоток из фляжки, прежде чем отставить ее в сторону, и остановился, чтобы оглядеть поле кровавой бойни. Внутри стен замка разрушения были ужасающими. Крепость разгромили, твердый базальт разбили вдребезги, как дешевую глину. Часовню, где мы с Астрид венчались, спалили, а крыша обрушилась. Я мог представить, как во время нападения звонили колокола, а отчаявшиеся горожане бежали в единственное оставшееся у них убежище – на освященную землю.